— Не могу вас более задерживать, — с нажимом говорит Старик, потирая гладкий, как задница, высокий череп. — Нельзя терять ни минуты, принимайте все необходимые меры.
— Разумеется, господин директор. Мы выходим.
На лестнице Толстый показывает мне свои в пятнах чернил сосиски.
— Тому, кто захотел бы снять мои цыганские отпечатки пальцев, не пришлось бы долго возиться, — острит он.
Глава 3
Что называется, заглянуть в досье
Я нахожу Матиаса в картотеке, где он режется в белот с незабвенным Пино. Почтенная Развалина как раз объявляет пятьдесят в твердой валюте, когда объявляюсь я.
— Ты кстати! — заявляет Пинюш, отрывая катышек швейцарского сыра от своих ободранных усов. — Сейчас будешь присутствовать при самом крупном поражении в истории белота.
Матиас невозмутимо предъявляет собесу четырех толстощеких валетов.
Главный инспектор с отвращением бросает бой на номер Пари-Матч, который служит им скатертью.
— Ну что ты скажешь, — вздыхает он, — не идет игра и все. Вообще, последнее время все у меня на букву “X”.
И давай нам рассказывать, что у него атеросклероз, жена заболела артритом, сосед сверху купил пианино, а как раз сегодня утром в метро он потерял десятку.
При изложении всех этих мелких бедствий мы остаемся холодны, как мрамор, как об этом верно писала Венера из Мило, когда у нее еще были руки. Не то чтобы мы с Матиасом были поражены общим сердечным обезвоживанием, просто Пинюш принадлежит к той категории людей, которые не могут жить без бед. Они играют на несчастье так же виртуозно, как Энгр играл на скрипке. Именно когда у них все хорошо, испытываешь желание принести им соболезнования. Если же кто-то из них ломает ногу, так и подмывает сделать комплимент, а уж когда теряет близкого родственника, сдерживаешь ликование и желание поставить на проигрыватель диск с рок-подогревом.
Чтобы поддержать фасон, как говорил Карден, я вынимаю оба удостоверения, тиснутые из ридикюля малышки Пертюис, сиречь Боу.
Раскладываю их перед карре вальтишек Матиаса; это мой собственный способ входить в игру.
— Ты знаешь эту барышню, дружок?
Надо вам сказать, что Матиас — живая картотека. Он превратил в специальность запоминание рож и кличек всех бывших и еще не родившихся преступников. Вы ему называете имя любого блатняги и, как в радиопередаче господина Несвой и Саньи “Морда и Копыта”, он вам рассказывает о темном прошлом этого мсье. Например, вы спрашиваете его, как звали сводника из блатных с искривленной ступней, и он вам не колеблясь отвечает: “Это был Лулу из Бастьи”. Иногда его пробуют загнать в тупик, слегка усложнив задачу. Подсовывают ребус в таком духе: “Одна фара у меня вставная, я легавый и стреляю с бедра, кто я?"
И что, Матиас начинает гоготать до того, как вы закончили сообщение, и утверждает:
"Вы — Альберт, Бархатный язык”. И это так! Настоящий божий дар! Если бы Джентльмены с Большой Дороги знали об этом, они бы приползли на коленях, чтобы предложить ему пару лимонов с дерева своей Удачи.
Однажды, я уже не помню, кто из убт (я ведь не обладаю памятью моего подчиненного) сказал в его присутствии, что он разыскивает одного не установленного типа, о котором знает только, что тот на десерт в ресторане съедает йогурт. Матиас пожал плечами и пробормотал: “Тогда это может быть только Кемаль из Анкары”. Самое потрясное, будущее показало, что он был прав.
Сейчас он косится на оба удостоверения с неопределенной улыбкой на лице.
— Позвольте мне задать вам один вопрос, мсье комиссар? — бормочет он.
— Валяй!
— Это что, шутка?
— Почему?
— Ну ладно, вы что, не узнаете ее?
Этот сукин сын, чего доброго, заставит меня комплексовать.
— Нет, — сухо говорю я.
Матиас пододвигает карточки к Пино.
— А ты?
Пинюш прилаживает на извилистом носу ущербные очки, у которых не хватает дужки и одного стекла.
— Неужели это?
Я задерживаю дыхание. Он, наоборот, вздыхает очень глубоко.
— Девушка, которая…
— Горячо! — одобряет Матиас.
— Девушка, которая получила Гран При фестиваля Дисков в Довиле за песню, кажется, она называлась “Хватит хитрить, моя любовь”?
— Какой кретин! — делает заключение Матиас. — Боже милостивый, как недоразвита ваша зрительная память.
Понимая, что тем самым он и меня включает в это множественное число, а мне это может показаться странным, Матиас уточняет.
— Извини, что я тебе выкаю, Пино, но откровенно… Бравый парень покраснел, а если вы будете знать, что и в нормальном состоянии он уже похож на паяльник в действии, то сможете представить себе силу его смущения.
— Вместо того чтобы строить из себя беременного сфинкса, ты бы лучше рожал, — отчитывает его преподобный Пинюш, осаживая свои очкидля-кривого-с-одним-ухом — Вы не узнаете Грету из Гамбурга?
От этой фразы у меня перехватило дыхание, слюнные железы застревают в глотке, а поджелудочная железа открывается вниз.