Через несколько минут Матиас вытер кровь с длинных щипцов, на удивление небрежно, и бросил их на тележку. Райнхард вздрогнул. Затем старик молча уставился на инспектора. Выражение его лица было далеко не дружелюбным.
— Профессор, — решился нарушить молчание Райнхард.
— Что все это значит? — спросил Матиас, показывая на труп.
— Прошу прощения, профессор?
— Это Орлов? Или Гумбольт? Они вас в это втянули?
Райнхард всплеснул руками.
— Простите, герр профессор, но я понятия не имею, о чем вы говорите.
Матиас фыркнул, снял очки и потер глаза. Райнхарду пришло в голову, что, возможно, эксцентричность профессора не так далека от безумия. Старик водрузил очки на место и рывком развязал передник. Он снял его через голову, свернул и положил на нижнюю полку тележки. Затем он начал возиться с инструментами, передвигая их с места на место, словно это были фигуры в причудливой шахматной партии.
— Профессор, — сказал Райнхард, — я был бы вам чрезвычайно признателен, если бы вы мне все объяснили.
Матиас поднял глаза и снова уставился на Райнхарда, глаза профессора за увеличивающими линзами блуждали. Райнхард терпел затянувшееся молчание, сколько мог, но, в конце концов, не выдержал.
— Герр профессор, у меня был длинный и трудный день. Я не ел ничего с самого утра и сильно устал. Я очень хочу пойти домой. Последний раз вас прошу, объясните, пожалуйста, свое поведение!
Профессор фыркнул, но тень сомнения пробежала по его лицу, смягчив его сердитую мину.
— Это не розыгрыш? — спросил он ровным голосом.
Райнхард покачал головой.
— Нет, профессор, это не розыгрыш.
— Очень хорошо, — начал профессор осторожно, — я вам расскажу, что я увидел, и если вы сможете в этом разобраться, то вы лучший патологоанатом, чем я.
Старик помолчал, повернувшись к трупу. Указывая на отверстие, зияющее в груди фройляйн Лёвенштайн, он продолжил:
— Эта женщина была застрелена. Вот в этом месте пуля вошла в ее тело. Ее сердце было продырявлено, как и следовало ожидать. — Он опустил палец в ее грудную клетку и приподнял кусочек кожи. Райнхарду стало нехорошо.
— Видите, — сказал профессор, — в этом месте пуля пронзила левый желудочек. Все характеристики раны от огнестрельного оружия совпадают.
— Да, — сказал Райнхард, — я вижу.
— Но здесь нет пули, — заметил профессор.
— Что вы сказали, герр профессор?
Матиас повторил:
— Здесь нет пули.
Райнхард кивнул.
— Она прошла насквозь?
— Нет, — ответил Матиас. — Входной канал заканчивается внутри. С другой стороны тела ничего не выходило.
— Тогда как вы это объясните? — спросил Райнхард. — Пулю… вынули?
— Нет. Пулю не вынимали.
— Вы совершенно уверены?
— Абсолютно.
— Тогда как вы объясните…
Слова Райнхарда растворились в тишине. Послышалось жужжание в электропроводке, лампочки погасли снова на секунду или две.
— Я не могу этого объяснить, — сказал Матиас, прикрывая рану кусочком кожи, словно захлопывая крышку шкатулки с драгоценностями. — Райнхард, вы поставили меня перед физически невозможным явлением. Поэтому, скорее всего, я, а может, и мы оба стали жертвами розыгрыша. До свиданья, инспектор.
Матиас вытер кровь с пальцев белым полотенцем и направился к выходу. Блестящие носки его ботинок сверкали на фоне тусклого кафеля, и казалось, профессор идет, с усилием отрывая от пола тяжелые каблуки.
8
Генрих и Юно Хёльдерлин сидели за завтраком в просторной комнате на своей вилле в Хицинге. Прислуга, убиравшая со стола, тайком обменялась многозначительными взглядами: хозяин и хозяйка, очевидно, были не голодны. Хлебная корзинка по-прежнему стояла полная свежевыпеченных булочек, масло, бекон и вареные яйца тоже были почти не тронуты.
Хёльдерлин позвонил в колокольчик, призывая дворецкого, который появился мгновенно, неся поднос с кофе. Одет он был безукоризненно: белые перчатки и кирпичного цвета пиджак с черным бархатным воротником.
— Спасибо, Клаус, — сказала Юно, когда чопорный слуга поставил поднос с большим серебряным кофейником на стол.
— Повар собирается приготовить на ужин молочного поросенка и спрашивает, что господин желает на десерт — ананасовый мусс или мороженое?
Хёльдерлин бросил быстрый взгляд на жену.