— Я еще не уволена? — с бесстрашной невозмутимостью спросила я.
— Ну что ты, — подчеркнуто бодро возмутился коллега. — Таких, как ты, увольнять нельзя. Им сопутствует удача. От них всего лишь раз в году бывает вред, а ежедневно — польза. Но ты знаешь, Верунчик, — перешел на нормальный стиль общения Первомайцев, — я бы посоветовал тебе лично связаться с Плавским. Трудно признаться, но ты лидер группы риска. Секретарша Ангелина проболталась, что он звонил Каховцевой из «Знамени Сибири» — ну, ты знаешь эту бесстыжую мымру, маму удавит за скандальный сюжет! — и настойчиво интересовался, не согласна ли она за баснословный оклад перейти в нашу газету. Не могу взять в толк, к чему бы это?
Повесив трубку, я принялась усиленно размышлять. Мысли роились в голове самые отвратные. С попаданием в черный список для меня закрыты все газеты города, даже хваленые «независимые». Даже те, где в руководстве сидят приличные с виду люди и кричат на каждом углу, что при подборе кадров руководствуются профессионализмом.
Впрочем, с последними можно поработать под псевдонимом. Или, к примеру, помолиться за дальнейшее благоденствие и процветание отдельно взятой невелички. Или без ложной гордости позвонить Плавскому, спеть аллилуйю, покурить фимиам и прогнуться радугой.
Ни одна из этих задумок не была реализована. По мою несчастную душу явился демон. Черный ангел в человеческом обличье, имеющий желание ввергнуть меня в пучину ада...
Пролетели другие сорок восемь часов.
— Вера, дорогая, мы так давно не слышались! Как ты поживаешь? — раздался в телефонной трубке подзабытый щебет подружки Клавы (со времен осады ее квартиры разгневанным семейством жениха ипохондрик Клава старается со мной не общаться).
— Неплохо, — процедила я. — Все по-старому: живу, кайфую. Повелеваю временем и пространством.
— Куришь?
— Курю. Две пачки «Беломора» натощак. Как молитва.
— Господи, да когда же ты накуришься? — Очевидно, дым моих безвредных сигареток долетал на другой конец города. Или Клава опять где-то вычитала, что курение опасно для здоровья. Я приготовилась к затяжной осаде. Что может быть хуже мнительной классической зануды?
Ноу Клавы в этот день имелись на меня другие виды.
— Чем ты занимаешься? — радостно спросила она.
— Ем торт «Причуда» от фабрики «Большевик», — соврала я.
— Маша тоже просит кусочек, — хихикнула Клава. — Слушай, подруга, есть возможность смотаться в Англию. На недельку и назад.
— Ну смотайся, — снисходительно разрешила я.
— Не мне, а тебе.
Прозвучало очень странно. Я в растерянности помолчала.
— Растолкуй.
— А все очень просто, как замуж выйти, — щебетала канарейкой Клава. — Я бы и сама охотно съездила, но не могу. У меня мигрень в голове — это раз. Юбилей на носу — это два. И в загранпоездку требуется журналистка — это три. А я затурканная медсестра в психичке. Умею писать только жалобы главврачу на непристойное поведение пациентов и заявления на отпуск.
— Ты здорово объясняешь, — похвалила я. — Попробуй еще разок.
— Дочирикались, — захихикала Клава. — Повторяю для глухих тетерь. Требуется репортер для поездки в Англию — в свете освещения одного светлого и радостного события. Аккредитация необязательна. Рядом со мной сидит моя старая знакомая... Вернее, старая знакомая моей покойной мамы — она так утверждает и говорит, что у нее по личным, неотложным причинам срывается командировка в старушку Англию... вернее, уже сорвалась, и нет ли у меня знакомой журналистки по имени Вера Владимировна Полякова, не испытывающей отвращения к загранпоездкам?
— А тебе не кажется, что это звучи т глупо? — резонно заметила я.
— Ой, Верунчик, а давай она сама тебе все объяснит? Ты располагаешь свободным временем? Зачем мы будем играть в испорченный телефон?
— Хорошо... — Я чуть помедлила. — Пусть приезжает. Но объясни этой... старой знакомой, что я безумно занята и уделю ей не больше получаса, а к чаю смогу предложить только чай, поскольку торт я уже доела.
Через двадцать минут постучали в дверь — ровно столько надо, чтобы при наличии «зеленых» светофоров доехать на такси от Клавы до меня. Я изучила в глазок перспективу лестничных пролетов и неестественно прямую особу, застывшую перед дверью. Она смотрела на мой раскуроченный звонок.
— От Клавы, — негромко сказала женщина.