Она уже поняла. Распахнутая сеть над головой задрожала и приготовилась упасть.
— Вы настолько наивны, что полагаете, будто бы я...
— Я не полагаю, Вера Владимировна, я знаю, — мягко прозвучал голос. — И чем скорее вы прочувствуете неизбежность событий, тем полезнее для вашей нервной системы. Вас смущают врожденные моральные установки? Не волнуйтесь, коллега, мы их переустановим. С учетом новых реалий. Некая Вера Владимировна Полякова, но не вы, четыре года назад решала схожие мучительные вопросы. Она успешно преодолела предрассудки. Даже чересчур успешно, посчитав, что вправе откусить кормящую руку. С вами такого не произойдет. Вы же хорошая девочка?
Она не могла говорить. Весь поток возмущенных и умоляющих тирад замерз в горле и перекрыл воздушные протоки.
— Вас никто не теребит, Вера Владимировна. Думайте. Решайте. Брать с наскока — не наш стиль. Мы относимся уважительно к будущим коллегам. Доброй вам ночи.
В эту ночь она выпила двойную дозу снотворного и впервые подумала: а не сбегать ли на последний этаж к Кольке Шнырю за «чекушкой» кокаина? Очередь к нему не длинная... Или лучше вниз и затовариться в ларьке нормальной чекушкой — с мерзавкой сорокаградусной? Их тамошние воротилы под прилавком держат — для тех, кто одинок и не догнался...
Не пошла она ни за какими заманчивыми чекушками. И уснуть не смогла, как ни тужилась. Она скользила в другой, чужой мир, где не было света. Ее измученный организм вырабатывал гормон усталости мелатомин, не позволяющий сопротивляться ночному страху. Она боялась темноты и одиночества, боялась подкрадывающихся хищников и своих незавидных перспектив. Боялась самой себя, неспособной справиться со стрессом. В предрассветной дымке начался час волка. Час самоубийц. В это время, когда ночь наиболее тиха и застывша, отчаяние давит с силой пятитонного домкрата. Тот, кто решает избавиться от груза земных проблем, делает это сейчас. От трех до пяти одиночество невыносимо. Особенно если ты не можешь встать с кровати, опасаясь маленьких черненьких человечков, сгрудившихся вокруг твоего смиренного ложа...
Эта ночь сломала в ней последний стерженек. Она позвонила на работу, сказалась больной (никто не заартачился; ей не пришлось модулировать умирающий голос). Она перестала есть, разговаривать, думать. Она бродила по городу. В дождь, слякоть, при порывистом ветре. Иной раз на нее снисходило оцепенение, и, прежде чем раскрыть зонтик, она промокала до нитки. Но простуда не признавала ее за объект. Щадила. Ее объезжали машины. Не кусали собаки. Игнорировали милиционеры. Однажды, правда, маньяки решили напасть.
Она бродила в поздний вечер по набережной, целиком погруженная в себя, хотя на вид немного и не в себе. Подлецов это подкупило. Их было трое или семеро. Они вылезли из кустов на аллею и пригласили даму уединиться. Для создания непринужденной атмосферы. С последующим обретением тепла и дружеского участия.
— А пошли вы... — Равнодушно и подробно Вера объяснила, куда им всем следует пойти.
— Чего-о-о? — Самый длинный и озабоченный навис над ней, как утес.
Вера повторила адрес. Самый длинный пошло выругался, облапал ее за все интимные места и потащил в кусты. Остальные, балагуря и шутя, побежали за ними. «Они не покорят меня изяществом манер, — успела подумать Вера. — Не пора ли мне расслабиться, а то я какая-то зажатая».
Но тут начался пир справедливости. Придурки не обратили внимания на стоящего у парапета молодого человека. Его прикрывала гранитная тумба со здоровенным шаром. Он наслаждался вечерней свежестью. Услышав шум, молодой человек оторвался от парапета. Постоял, навострив уши, и отправился к месту событий. Молча подошел, молча раздвинул ветки... Он и далее не проронил ни звука. Ягуары не рычат. Один маньяк уже собрался возлечь на Веру, даже не интересуясь, какую позу она предпочитает... Он безжалостной пяткой сломал маньяку коленный сустав. «Очередника» швырнул мордой в кустарник. А с теми двумя, что по глупости его атаковали, он разобрался особенно цинично. Одному размозжил локтем скулу, у другого выбил нож и отвесил столь массированный «йоко-гери», что насильник впечатался хребтом в тополиный ствол и размяк, как бескостный студень. Трудно представить, во что превратился его позвоночник.
Остальные поспешили разбежаться.
Окольцованная кустами поляна издавала хрипы и стенания. Не самое удобное место для романтических бесед. Спаситель поднял Веру на руки и отнес подальше от юдоли скорби. Там поставил вертикально и тихо поинтересовался:
— Вы не ушиблись?
— А вы всемогущий и вездесущий? — в свою очередь спросила Вера.