— Жить буду. Нишу искать. Свирепо размножаться. И трястись по ночам, не без этого. — Жанна украдкой покосилась по сторонам, задерживаясь взглядом на каком-то странном существе, моющем руки в сухом, как пустыня, фонтане, — Вовсе не факт, — пробормотала она, — что, отправив к праотцам Веру Владимировну, Фирма не захочет лично выразить мне свою признательность. С последующим освобождением от бремени.
Жанна исчезла, как сон в момент верещания будильника. Оставшаяся на лавочке женщина словно очнулась. В смятении закрутила головой. Где она? С кем? Под коленом захрустело. Она схватила пакет за ручки и перевела дыхание. Кто она с этой минуты?
Эти двое прибыли в Брышковец на рейсовом автобусе. Сутками ранее прошерстили пражский аэропорт, подключили троих из местных (двое — бывшие «менты», третий служил в охране последнего президента-коммуниста). Насилу выцепили шофера, признавшего мадам по фото. Не из портовских работник, у беглянки хватило ума не брать такси в черте аэровокзала. «Очень приветливая, — похвалил пассажирку водила. — Ну да, дня три, как тому. Обменять валюту не успела, расплатилась долларами. А мне какая разница? Сто американских за полчаса — да до Брышковца сорок километров работы, хоть в объезд вези... Как выглядела, говоришь? Да хреново выглядела. По манерам приветливая, а глазенки бегают. И лицо какое-то... То ли тошно ей, то ли душно. То ли помирать собралась... А волосья на ней другие — чего вы мне подсовываете? Ваша темная, а та была блондинка — сущий пергидроль... Хорошо ли говорила по-чешски? — ой, не могу, уморили... Ну. В общем, да, говорила. Слов двадцать знает. Да нам и ни к чему — мы, славяне, без языка друг дружку поймем...»
По словам водилы, он высадил ее на площади Преображения. Где и простился со славянкой. Никаких гостиниц в районе площади отродясь не бывало. На такое поведение мадам гости города и рассчитывали. На то и «преображение». Они бродили по кривым мощеным улочкам, планомерно прочесывая городишко с запада на восток. Оба не видные, не броские. Не родня, не клопы, но до чего похожие... Вроде люди, а спустя минуту уже не помнишь, кто такие и были ли вообще.
На улице темнело. У гостиницы «Белый олень» двое разделились. Один перебежал проезжую часть, выстланную белым известняком, вошел в галантерейную лавку, другой, сверстав почтительную улыбку, отворил дверь.
Портье оказалась женщиной. Не молодой, не старой. С бледноватым привлекательным лицом и типичной для этих мест учтивостью.
— Ради бога, пани, попрошу меня извинить, — невзрачный тип преобразился в джентльмена и направился к стойке. — Я ищу одну женщину. Одну русскую пани. Она должна была остановиться в этом городе. Мы, к сожалению, разминулись, произошло досадное недоразумение. Я прибыл из Брно, она из России... Вы не знаете ее, пани? Поверьте, это очень важно, она мне очень небезразлична...
Этот текст с незначительными вариациями он произносил в двадцатый раз. И фотография, предъявляемая гражданам, изрядно поизносилась.
«Как странно, — подумала портье. — Эта женщина рассказывала, что у нее однажды в Чехословакии была большая любовь. Но не помню, чтобы она собиралась вновь с ней встретиться».
Эта женщина ей понравилась. В ней было что-то трогательное. И несчастное — но вовсе не тоска по человеку, с которым случайно разминулась.
Она оторвала глаза от фотографии:
— Очень сожалею, пан, но я вижу эту пани впервые. В нашей гостинице такая пани не живет.
— Весьма огорчительно, — печально улыбнулся господин. — Простите, что отнял у вас время. Всего вам доброго.
— Подождите... — Женщина за стойкой засомневалась.
— Да, я вас слушаю, — человек с готовностью обернулся.
— Вы... м-м, можете оставить свою визитку с телефоном. Если я вдруг где-нибудь увижу эту женщину, то попрошу ее позвонить.
«А вот это интересно, — подумал мужчина. — Если женщина не живет в гостинице, где она собирается ее увидеть?»
— Безусловно, пани, безусловно. — Мужчина извлек из внутреннего кармана зеленоватую визитку и положил на стойку. — Грегор Крауф, специалист по интерьеру. По этому телефону нужно звонить вечером. Честь имею, пани.
Он учтиво склонил голову и удалился. А портье задумчиво смотрела ему вслед, гадая, что же она сделала не так.
Ее звали Ева. Бывшая советская гражданка. Не еврейка, не немка. Прадед — чех Ежи Богуш — увернулся от удара красной шашки и по окончании Гражданской войны осел в России. В советское время отец с матерью, урвав путевку в Чехословакию, наткнулись на родню под Прагой. Но оба служили мелкими функционерами в обкоме, так что не стали рекламировать «родственников за рубежом», дабы не портить анкету. В девяностых, выйдя замуж за производителя денег из воздуха, Ева пару раз съездила в Чехию. Потом начались проблемы. Налоговая, Уголовный кодекс, партнеры по бизнесу. Рассчитаться с долгами муж не смог. В один прекрасный день Ева обнаружила его лежащим поперек подъезда с многочисленными повреждениями жизненно важных органов. Едва отметили девять дней, взялись за жену. Но о пропавших мужниных деньгах она ничего не знала. Пришлось смыться: из князи — да в грязи. Уже восемь лет Ева в Брышковце, родня помогла оформиться, обрести гражданство, все нормально. Только какие-то они, эти новые сограждане... Трусоватые, что ли. Или слишком правильные. В общем, скучно. На контакт с постоялицей она пошла первой, безошибочно угадав в ней россиянку. Обитательница 208-го номера в экстаз при виде соотечественницы не впала, но держалась, в общем-то, дружелюбно. Пару раз попили у нее в номере, поболтали. Она вела себя как-то странно. Похоже, все ее существо одолевала одна навязчивая идея. Не сказать, что радостная. Иногда она как бы приходила в себя, шутила, отвечала на вопросы, но тут же могла замкнуться, на глазах побелеть и уйти глубоко в себя. Понаблюдав за постоялицей, Ева сделала вывод, что у этой приятной женщины проблемы личного характера. Она не лезла в чужую душу, за что и получила несколько сдержанных улыбок плюс вечерок в компании с бутылочкой вина и с воспоминаниями о далекой земле предков. Особу звали Анной Шварц. Представилась журналисткой одной дальневосточной газеты. На вид ей было не меньше сорока. Но выглядела прилично — кожа не дряблая, руки — основной определитель возраста женщины — гладкие и ухоженные. Единственное, что сбивало с толку, — перманентная бледность.