Хмурый донжон прорезали сразу несколько лестниц. В отличие от лестниц жилой башни, местные — скрипели! Я насчитала пять штук, испробовав на прочность каждую. Одна оказалась в ужасающе плачевном виде: издала душераздирающий треск, и не успей я вовремя сигануть с третьей ступени, одним бы призраком в этом замке стало больше.
Еще две пребывали в откровенно аварийном состоянии, но по крайней мере не падали. Пятая, вблизи крохотных северных окошек, казалась самой надежной. С нее я и начала свои плутания по лабиринтам донжона. Одни и те же лестницы в этой башне не тянулись от вестибюля до крыши. Они соединяли только этажи, далее обрывались. Мне приходилось взбираться на этаж, а там, среди гнилых стропил и разрушенных внутренних стен, чуть не на ощупь искать очередной сохранившийся пролет. Второй этаж когда-то представлял огромную залу с окнами-бойницами, но сейчас здесь царил кромешный хаос. За последнюю сотню лет здесь не то что не жили — не появлялись никогда. Часть внутренней кладки обрушилась, обнажив наружную — рустику, дубовые перекрытия прогнили, и весь этаж являлся теперь единой баррикадой из наваленных камней, строительной извести и трухлявых балок. Такое впечатление, что цитадель основательно тряхнуло взрывом. Свободный от развалин участок оставался только в центре, но и там плиты в полу разъехались, обнажив изъеденное жуками нутро. (А почему бы и не взрыв? Немецкие летчики неплохо отбомбились по Англии, могли и сюда шурануть пару бомбочек.)
Для прохода на третий этаж мне пришлось довольно долго искать целую лестницу. Я переступала через разбросанные камни и старалась держаться как можно ближе к стене. Она представляла собой на удивление мощную конструкцию. Толщина каменной кладки впечатляла. Даже потеряв часть бутовой кладки, стены замка оставались поразительно мощными, о чем доходчиво говорили узенькие оконца, расположенные не в плоскости, а в глубоких сужающихся нишах, по глубине которых и можно было судить о толщине стен. Я где-то читала, эти замки, по сути, являлись неприступными. В редких случаях, когда захватывались стены и побочные строения, сюзерен с семейством и верной стражей перебирались в донжон, где и удерживали этаж за этажом. Когда их загоняли на последний этаж, то все уцелевшие спускались по лестнице в толще (!) внешней стены и спокойно выбирались через подземный ход где-нибудь в соседнем лесу...
Лестницы на третий этаж сужались. Уже не винтовые геликоиды, а затхлые ниши в толще камня с осыпающимися ступенями. Перед тем как выбраться на новый уровень, я вдоволь наелась плесени, навизжалась в паутине и больно шмякнулась коленкой. Третий этаж представлял зрелище еще печальнее. Здесь высились очертания какой-то старинной мебели, преимущественно шкафов, кособоких тумб, кованых сундуков, но все это находилось в полуразрушенном виде, а те же рухнувшие перекрытия да отставшая кладка лишь усугубляли картину запустения. И здесь мне пришлось хорошенько поплутать, прежде чем найти приемлемую лестницу.
А вот на четвертом этаже я могла расстаться с жизнью. Это была не зала, а хитро сплетенная анфилада — помещения соединялись по кругу арочными проемами, а в центре имелась овальная комната с двумя диаметрально расположенными входами.
Я добросовестно прогулялась по анфиладе, лавируя между реликтами канувшей в Лету эпохи, заглянула в камины с забитыми вековой гарью дымоходами. А в качестве финальной точки экскурсии вошла в этот «овальный» зал. Он почти не освещался. Помнится, я воспользовалась южным проемом. Я не успела толком оценить ситуацию, даже растеряться — ловушка поджидала сразу за порогом. Под ногами захрустело, пол начал прогибаться — я по-
пала в тот участок, где перекрытия разрушились, а осталось лишь изъеденное насекомыми дерево! Чувствуя, что неудержимо проваливаюсь, я совершила какой-то фантастический скачок, схватилась обеими руками за гнилые обломки и практически повисла. Обрушься половицы всей массой, я бы не смогла подтянуться (я вообще не умею подтягиваться на перекладине). Но отвалилась, видно, часть, остальная в растрюханном виде повисла над залой третьего этажа. («Отлично, Верунчик, — восхищенно оценил бы Лешка Первомайцев мои кандибоберы. — Ты еще не пимши, а уже не попамши»)