В чем ирония судьбы, я уже догадалась. В стороне кладбища существовало только одно место, приспособленное для хранения мертвых тел. С подобной целью его и строили. Склеп. Тот самый, где я таращилась на обросший паутиной каменный гроб, а потом спустился Бурляк — с целью осмотра места своего будущего упокоения. Их могли, конечно, побросать и под дождем, но как-то не вязалось это с основательностью Бритова и манерной тщательностью дворецкого. А вдруг со спутника увидят? Но, тем не менее, дойдя до кладбища, я прошлась по всем могилам. Где и убедилась, что Фирма не позволяет в работе небрежности. Та же картина, что и ранее: засыпанные землей плиты, полустертые надписи, трава в трещинах и на дорожках. Из нового я обнаружила только полусмытые дождем следы ног, а между ними две параллельные борозды: как будто кого-то тащили под мышки, а ноги волочились по земле. Обрывались странные отметины у лестницы, сходящей в склеп.
Там и обнаружилось, что не все человеческое я в душе растеряла. Озноб продрал — от макушки до мизинцев на ногах. На особое вожделение я и не рассчитывала. Но я должна была сделать свое дело, причем быстро. Для чего — потом разберемся. Очевидно, нервы пощекотать. Нащупав в кармане фотокамеру, я спустилась к двери. Сегодня она была закрыта. Но открылась просто, никому не взбрело в голову обеспечить ее замком. Втянув воздух и задержав дыхание, холодея от предстоящей картины, я вошла в склеп. Хорошо, что там было прохладно.
Картина незабываемая. Ad patres — к праотцам... Особого пиетета к покойникам дворецкий не испытывал. Бросал как попало, без почестей, словно ненужный хлам, лишь бы с глаз долой. Запах еще не придержался, но к тому имелись все расположения. Сладковатые миазмы уже витали. Бурляк лежал в дальнем углу, лицом вверх. Самый ранний.
Жирный паук уже успел оплести его ухо паутиной. Теперь копошился в районе ноздрей, создавая впечатление, будто Бурляк пытается дышать, медленно приходит в себя. Арсений валялся по диагонали с подвернутым локтем. Когда дворецкий тащил его в склеп, шел сильный дождь. Вдобавок он, видимо, оступился, выронил тело — всю спину Арсения покрывал плотный слой подсохшей грязи. С Рустамом та же история — грязь залепила лицо, закупорила ноздри и превратила посмертную маску «багдадского вора» в грязевую. Ради экономии пространства дворецкий бросил его между теми двумя, и теперь получалось, что Рустам доминировал над мертвыми: лежал, положив руки на соседей, и единственным свободным от «маски» глазом, болезненно напрягшись, смотрел в потолок. Под саркофагом валялись вещи усопших. Три дорожные сумки. Модный адидасовский баул Арсения, вытянутый «банан» Рустама и какая-то невзрачная котомка Бурляка. Тридцать тысяч лежало в багаже — неужели не мог купить приличную сумку?..
В этом склепе покоилось все, относящееся к погибшим. Ни в замке, ни на прилегающей территории от них не осталось ничего, даже памяти. Я уверена, о них уже забыли, как о чем-то начальном, несущественном. Даже Эльза перед лицом мерцающей могилы вряд ли вспомнит своего Арсения. У нее сегодня другие проблемы. Безусловно, важные.
Охваченная мерзкими ощущениями, я нащупала в кармане фотокамеру. Ракурс достойный, должен получиться отличный снимок. Быстро работай и убегай...
Я выдернула аппарат, сдвинула крышечку объектива. Но тут на лестнице послышался шорох. Я реагировала стремительно...
Очень надеюсь, она не обнаружила моей технической вооруженности. Не слышала взвода затвора. И моя недвусмысленная поза успела измениться. Я бросила камеру в карман и отпрыгнула к заплесневелому саркофагу. В склеп влетела растрепанная горничная. Я стояла сбоку от входа и наблюдала за ее вторжением под углом в сорок пять градусов. Оттого она и не предстала для меня зловещим очертанием на фоне освещенного проема, а оказалась такой, какая есть. Гадиной последней. Мымрой с сальными волосьями и забинтованной рукой.
— Какого хрена! — рявкнула я.
Она посмотрела на меня очень недоверчиво. На руки посмотрела, на ноги. На карман, в котором прилегла плоская фотокамера. На покойников эта крыса не смотрела. Какой ей профит от каких-то неживых людей? Она обязана следить за еще живыми, которые подчас совершают странные визиты.