Меня рвало — интенсивно и многократно. Страхом, желчью, вечерним кормом... После длительного общения со смывным устройством снизошли прозрение и голод. Как благодать Божья. Завтра вечером у меня самолет из Хитроу, но, похоже, я никуда не лечу. По этому случаю нужно срочно подкрепиться (не страхом единым...) и подумать о том, как достойно встретить судьбу. Чтобы не было мучительно больно там вдали в астрале.
Насытившийся Бригов, добродушно икая, поднимался из кухни на свой этаж. Я пропустила его, как «Запорожец» крутую иномарку — за пол-остановки. Отошла за колонну и стала терпеливо ждать, пока их сиятельство прошествуют наверх. В левом «брюшном» кармане у меня покоилась фотокамера. Я дала себе слово, что на этот раз, с третьей попытки, пусть меня треснет, но я ее использую.
Дворецкий недавно вернулся с улицы. Он скинул плащ, повесил его на гвоздик у печки, но переобуться еще не успел. В помещении этот длинный вурдалак носил лакированные туфли, а когда выходил в непогоду, менял их на громоздкие полуботинки в стиле «я разорен». Он стоял у печки в этих прочных дерьмодавах и почтительно внимал в рацию. Покосился на меня неласково, как бы говоря «пошла вон», но ничего не сказал. Продолжал внимать. Я самостоятельно добрела до плиты и наложила себе яичницы с колбасой (единственный плюс во всей этой истории — не надо готовить). К тому времени, когда дворецкий вдоволь наслушался в свою рацию и проскрипел «я понял», я уже вовсю трапезничала. Он посмотрел на меня исподлобья, но опять ничего не сказал, ушел куда-то к плите и загремел духовкой. Я допивала кофе, когда он ссыпал в печь остатки угля и начал выгружать из навесных ящиков посуду. А ботиночки-то не поменял, обратила я внимание.
Допив кофе и любезно поблагодарив («пошла вон», — говорила его спина), я вышла в вестибюль. По северной лестнице как раз поднималась горничная. С мылом душистым и полотенцем пушистым. Голова с носом уже исчезла, остались «кавалерийские» ножки. Через несколько мгновений пропали и они. Не будь разиней, встрепенулась интересная мысль, — это то мгновение, которого ты ожидала. Оно не прекрасно, но оно остановилось... Лучшей ситуации не выдумать. Бригов наверху, горничная — туда же, дворецкий занят с посудой. Я перебежала вестибюль и вышла на террасу. Победительниц «конкурса» нигде не было видно. Прогулочным шагом я дошла до торца здания, поозиралась и побежала к могильнику...
В третий раз я входила в усыпальницу неизвестного рыцаря, и всякий раз с новым чувством. В первый раз это было научно-познавательное любопытство, во второй — расчет с надеждой и со страхом, а сегодня — то же самое, но без страха и надежды. Но сегодня даже рота разъяренных горничных не помешала бы мне заснять покойников. Ума не приложу, почему я уперлась в этот пункт...
Это был фактически клуб самоубийц. Причем мужской клуб. Срамотень-то какая — четверо мужиков продули с ругательным счетом — двум испуганным бабам!..
Я сама невольно начала рассуждать понятиями этих сдвинутых людей, анализируя результаты Игры. Но ведь действительно же — полный вздор. И самое интересное, что среди этих людей не было ни одного дурака, а среди баб — были! Как прикажете это понимать?.. Сладковатый запашок исходил из склепа, ощущался уже на лестнице. Явно не кондитерский. Я хлебнула воздуха, затаила дыхание и, нагнувшись, вошла в мертвецкую. Достала фотоаппарат и принялась самозабвенно щелкать...
Мостовой у самого входа — тащить эту глыбу в гущу тел дворецкий поленился. Да и смысл? Ближе положишь — быстрее возьмешь. «Езда» по пересеченной местности почти не повлияла на окоченевшего Мостового — он пребывал в той же позе, как если бы остался сидеть в кресле. Жутковатая, надо признаться, поза...
Я сделала несколько снимков общего плана, зашла за саркофаг — сняла сбоку. После этого в легких кончился воздух. Я бросилась к двери, глотнула свеженького. Возвратясь, превозмогая отвращение, согнулась над Мостовым и сняла изуродованное судорогой лицо. Переступила через тело, нашла свободный участок пола между ногой Бурляка и задницей Арсения, вставила туда вторую ногу. Запечатлела залепленную грязью физиономию Рустама, съеденного трупными пятнами Бурляка. А чтобы увековечить Арсения, пришлось перешагнуть через всех троих и всунуть фотокамеру почти ему под нос. Он лежал на боку; для качественного фото анфас мне пришлось бы прилечь рядом. Для верности я щелкнула дважды. Обойдя саркофаг, я пулей метнулась к двери, чтобы хлебнуть воздуха. Глаза уже на лоб лезли от нехватки...