Я спала на чердаке, на покатой оттоманке, крытой желтым хлопковым бельем. Под запахи смолы: Но прежде чем уснуть, я опять внимала рассуждениям Дженни: она развешивала мое отстиранное хозяйство у чердачной лестницы и развесистую лапшу — на уши. Я многое понимала в ее бормотании... О том, что дядя Ник не выжига, не деспот, он суров, но до определенного волевого предела, а за этим пределом он становится добрым и ласковым. Вот недавно он соседское дитя, больное дифтеритом, совершенно безвозмездно, то есть даром, отвез в инфекционную больницу в Гилзморо; а на той неделе проявил сдержанное уважение к старушке Лоэнтри — активистке прихода из Карнаби-холл, оторвав ее беременную кошку от дерева; и вообще он никакой ей не дядя, а свекор — папочка покойного мужа Фрэнка Челистера, скончавшегося в позапрошлом году от подозрения на одну модную смертельную болезнь, передающуюся капельно-половым путем (вот только каким путем он ее подхватил: капельным или половым, история умалчивает), — что уже само по себе говорит о широте души дядюшки Ника... О том, что к русским Дженни не относится со священным ужасом, не расистка, понимает, что русские тоже люди, ну бывает, не повезло, не могут же все рождаться англичанами, это было бы странно. Хотя и согласна с общественным мнением ближайших деревень, что к русским надобно относиться настороженно, ввиду их повального увлечения криминалом, хотя, боже упаси, это не относится к присутствующим...
На такой убаюкивающей ноте я уснула. А проснулась через двенадцать часов от солнышка, подглядывающего в чердачное оконце. Обалдевая от невиданного счастья, я спустилась с оттоманки, запнулась о свои личные вещи и, наступая на полы халата, потащилась к окну. Я увидела идиллический пасторальный пейзаж: отцепленную от лошади телегу с сеном, десяток парнокопытных, пасущихся на лужке, подсобные строения, замыкающие границу усадьбы, на другой стороне лужка — смешанный осинник и березняк. Супер! Я открыла окно, вдохнула деревенского воздуха с ароматом сухих трав и свежего навоза. Потянулась — как никогда в жизни не потягивалась... Развернулась и пошлепала, протирая глаза, к окну напротив — на другую сторону прямолинейно вытянутого чердака.
Подо мной простирался дворик, территорию которого вместо забора замыкала скромная оградка в виде плетня. Подходы к летней кухоньке устилали плотно стыкованные плиты из гранита. Пространство разделено на дорожки. Слева травка, справа пожухлые астрочки, между ними площадка для киндерских забав. Основной «цветочек» этого дома еще не проснулся, поэтому кот отдыхал. Он лежал на аккуратной поленнице, смачно вытянувшись во весь рост. Он наслаждался восходящим солнышком. У свежеструганой будки восседал лопоухий пес. Он задумчиво чесал немытую шею и одновременно наблюдал за хозяином. А хозяин, дядя Ник, одетый в грубый шерстяной свитер, стоял по ту сторону плетня. Он общался с тремя мужчинами в черных куртках. Славянской наружности. Я родную наружность ни с одной другой не спутаю!
Позади мужчин на подъездной дорожке притулился черный джип класса «ленд-ровер» (не всех еще расколбасили). Дядя Ник на вопросы проезжих в запале благородства пожимал плечами, но бросил невзначай взгляд на чердак. Один из троицы насторожился. Что-то бегло сказал своим. Те насторожились пуще первого. Один из них что-то достал из кармана. Дядя Ник сделал шаг назад. А я уже отлетала. Я неслась по чердаку, сдергивая на ходу ночнушку. Сорвала с веревки вещи. Трусики и бюстгальтер швырнула в сумку, остальное напялила на голое тело, впрыгнула в кроссовки. Хлопнула входная дверь, принеся мужские голоса. Захныкал ребенок. Я уже лезла в раскрытое оконце. Мамочка, доколе можно!..
В лучший день я бы здорово задумалась: а стоит ли так рисковать костьми? Я же не д’Артаньян — пикировать с мансарды на головы врагов. В этот день — безо всяких компромиссов. Я бросила сумку в траву, а сама полетела «солдатиком» — в телегу с душистым сеном! Она чуть не поехала! Я провалилась на самое дно, в самое чрево душистых ароматов. Вылезла, отфыркиваясь, разбрасывая сено, спрыгнула с телеги и, схватив сумку, побежала через лужок, мимо изумленных буренок. Очередной стайерский забег! Я неслась в распахнутой куртке на голое тело, придерживая незастегнутые джинсы. Благо не было в этот ранний час на заднем дворе посторонних. Я ведь такая стеснительная...
Добрый лес прикрыл меня от вражьего мира. Пока разберутся, пока наладят погоню — четверть часа долой... Да и где им меня искать — без специальных розыскных собак? Я улепетывала с заячьей скоростью — отдохнувшая, посвежевшая, в принципе не голодная. Отдышалась разок — погоревала на пеньке, поплакала и опять побежала на запад — в глубь ненавистного острова с поэтическим имечком...