И что значит пальцем не трону? Я так старо выгляжу?
— Да шучу я, — улыбнулся Шурик. — Понимаю, нереально. Счастливо долететь, Вера. Лучше бы я вас не встречал.
— Нет, не лучше, Шурик. — Я привстала со своего сиденья и поцеловала его в губы — со всей щемящей воздушностью. Чтобы вспомнил, кто такие сибирячки. Подождала минутку, пока он меня обнимет и сделает то же самое. Потом простилась и покинула машину.
Фактически это был конец моим телесным мучениям. Оставались мучения моральные, но эту штуку я научилась сносить. Это не трудно, если хорошо потренироваться.
Ближайший автобус на Лондон уходил в час дня. А сейчас у нас было начало десятого. Я добрела до ближайшей гостиницы в закопченном домике из бурого кирпича. «У Берни», — извещала покоробленная вывеска. «Очевидно, они не смотрели фильм «Уикенд у Берни», — подумала я и отправилась снимать номер. Гостиница, как и весь городок, имела очень грустный вид. Грустный интерьер, грустные мимозы в вазочке, грустный служитель за стойкой, попивающий традиционный английский чаек. На нем были такие трогательные белые гольфы! Не торгуясь, я сняла номер на сутки (хотя надо было на три часа) и по грустной дребезжащей лестнице поднялась наверх. В комнате имелись душ и утюг. Самое желанное. Я отмыла с себя всю мерзость последних дней — отмыла на раз, на два, долго стояла, подставляя лицо целебным струям теплой воды. Я навела порядок в своей сумке, отгладилась, почистила перышки и отправилась принимать пищу. На вопрос, где в этом симпатичном городишке можно хорошо поесть, служитель отложил газету и ответил, что неподалеку есть очень уютное кафе «Бабочка» — пять минут на север по Парадиз-стрит, там очень вкусно жарят сардины, и, пока не умерла в позапрошлом году его супруга Бетси, они очень часто туда захаживали. А овдовев, он туда больше не захаживает. Уж больно обстановка «Бабочки» напоминает ему старушку Бетси.
Старик не страдал излишним любопытством. И традиционной местной чопорностью он не страдал. Я любезно поблагодарила и пошла в город.
Этот городишко был проще некуда. Самые примитивные трехэтажные дома — с отсутствием архитектурных закорючек и мелких деталей. Пожухлые цветники, газоны. Мутноглазые фонари. Лишь в центре несколько особняков в старинном георгианском стиле — с высокими фундаментами. Люди в серой одежде. Женщины — в плащах, мужчины — в грубошерстных вязаных изделиях. У порога искомого заведения прямо на улице сидел пожилой морщинистый господин и, не замечая прохожих, читал газету «Таймс».
Я присела в глубине зала, искренне недоумевая, почему обстановка «Бабочки» напоминает портье старушку Бетси. Здесь не было никакой обстановки. Стулья, столы, потолок и стены. Двое посетителей, сонно двигающие челюстями. Третий посетитель — сладко зевающий. Подошел официант в жилетке из овчины (он же хозяин, он же шеф-повар), поинтересовался, не изволит ли чего мисс. Предложил сардины или что-нибудь мясное. Пока я разрывалась между бифштексом и ростбифом, зал потихоньку заполнялся.
— Давайте бифштекс, — выбрала я. — А еще лучше двойной. И ростбиф. А также глазунью и чай. Газету не надо.
— Мисс из Восточной Европы? — прищурившись, поинтересовался хозяин заведения.
— Что вы, мистер, мисс из Баккардии, — поспешила ответить я. Официант задумался и весь в сомнениях кивнул. Он уже слышал это слово. Пока он не удалился в свои кулуары, я спросила его, где тут можно проявить пленку и напечатать фотографии. Тайный ценитель принца Флоризеля показал на окно:
— Прямо через дорогу, мисс. Там лавка скобяных изделий, а налево дверь за стеклом — в отдельчик «Фужди».
Поблагодарив, я уверила его, что к бифштексу вернусь, и отправилась через дорогу.
— Шесть фунтов, мисс, — принимая мою пленку, сказал морщинистый старик с подслеповатыми глазами. — По всему вероятию, через час ваши фотографии будут готовы. Других клиентов нет, затишье, мисс... н-да. Я скажу Виоле, она напечатает. Вы сможете подойти?
Я уверила его, что за мной дело не станет, и отправилась принимать пищу. Я вернулась через пятьдесят минут, когда бифштекс удобно уложился на дно желудка, придавился ростбифом, смочился чаем и начал потихоньку перевариваться. Очень мудро, что я вернулась через пятьдесят минут, а не через час. Печатных дел мастера только закончили свою работу. Трясущийся старик выносил из зашторенной каморки конверт с фотографиями. Разглядев меня перед прилавком, он затрясся еще сильнее. Покрылся бледными пятнами. Притормозил и замялся у своей шторки.
— Это мое? — спросила я, показывая на конверт.