— Мы исходим из этого, — подтвердил инспектор Катон.
— К счастью. — Я уже собрался прощаться с ним, и тут вспомнил еще об одном. — Какова будет судьба Охтервельта? Ему грозит суровое наказание?
— Самому Эммануэлю Охтервельту — вне сомнения. Уже одно то, что он предал вас, говорит о том, что Охтервельт по самые уши сидит в деле заговорщиков. Скорее всего остаток жизни ему придется провести в тюрьме Распхёйс. Что же касается его дочери, она отделается легким испугом. Ей почти ничего не было известно, а участие в католических богослужениях само по себе не есть преступное деяние. К тому же наши законы воспрещают католикам открытые богослужения.
— Как же Йола будет обходиться без своего отца?
Катон мельком взглянул на стоявшую в молчании у могилы отца Корнелию.
— Похоже, участь молодых женщин не оставляет равнодушным ваше сердце, Зюйтхоф. На допросе дочь Охтервельта упомянула о своей тетке, живущей в Оудеватере. Я позабочусь о том, чтобы девушку доставили туда.
Подошедшая Корнелия тронула меня за локоть.
— Господа снова заняты обсуждением важных дел?
— Не совсем так, — попытался защититься Катон. — Мы просто говорили о молодых дамах. Я сказал Зюйтхофу, что в отношении их у него безупречный вкус.
Глава 33
Еще далеко не конец…
Амстердам
9 января 1670 года
Недели после смерти Рембрандта оказались нелегкими для Корнелии. Магдалена ван Лоо, вдова Титуса, похоже, была полна решимости проследить, чтобы все полагавшееся ей и ее дочери Тиции наследство было выплачено до последнего гроша. И теперь, после всего, что выпало на долю Корнелии, ей предстояло сражаться и с толстокожей Магдаленой. Последняя постаралась убедить всех и вся, что Корнелия, согласно закону, внебрачная дочь Рембрандта. На счастье, почти по всем спорным вопросам между опекуном Корнелии, живописцем Кристианом Дузартом, и опекуном Тиции, ювелиром Франсом ван Бейертом, царило единство мнений. Однако не успел подойти к концу тяжкий 1669 год, как и Магдалена последовала за своим скончавшимся супругом Титусом. Столь ранняя смерть не являлась в Амстердаме чем-то необычным даже и без содействия заговорщиков.
Опекун Корнелии счел наиболее разумным упразднить хозяйство на Розенграхт, поскольку большая часть имущества все равно должна была пойти с молотка в счет выплат по задолженностям. Поэтому почти все покои Рембрандта были после его смерти опечатаны, в том числе и облюбованное мною помещение. Коллекцию раритетов мастера также должны были продать на аукционе. Так что мне пришлось распрощаться с моим безмолвным другом — набитым опилками медведем.
Как и с самим домиком на Розенграхт. С легкой руки Корса я подыскал себе небольшую и доступную по цене квартирку в мансарде дома у Ботермаркт, где имелись все условия для занятий живописью, в последнее время порядком запущенных мною. Меня переполняли воспоминания недавних месяцев, возможно, именно поэтому мне удалась парочка картин, которые удостоились похвал по части выразительности и даже принесли мне некую сумму, превышавшую ожидаемую.
С Корнелией мы виделись в эти дни лишь от случая к случаю. Девушка почти все время проводила в обществе Дузарта, желавшего досконально проверить все имущественные вопросы перед вступлением Корнелии в брак. Когда в один прекрасный день Корнелия стала добиваться от него согласия на нашу свадьбу, Дузарт предложил нам дождаться весны: мол, весна самое подходящее время для подобных торжеств, как он выразился. На деле же он просто не был в курсе относительно моей особы, посему намеревался подвергнуть наши чувства испытанию.
Наши встречи с Корнелией происходили чаще всего по воскресеньям после церковной службы, и вскоре Дузарт доверял нам настолько, что даже отказался выступать в роли нашей с ней дуэньи. Во второе воскресенье нового, 1670 года, когда Амстердам покрыл снег, а замерзшие каналы и речки поблескивали в лучах солнца серебристым льдом, мы отправились за городские ворота прокатиться на коньках — там просторнее, да и лед замерзшей реки прочнее.
Впрочем, и здесь мы увидели множество тех, кто пожелал развлечься в это холодное зимнее воскресенье. А мы жаждали уединения. На берегу покрытой льдом речки был лоток, где мы угостились жареными каштанами и грогом, после чего продолжили пируэты по льду на стальных коньках.
Когда солнце уже клонилось к закату, мы, отыскав укромное местечко у причала, опустились на вмерзшую в лед лодку и стали обсуждать наше будущее. Стемнело. Мне почудилось, что я вижу на берегу силуэт затаившегося у ствола дерева человека. Лишь когда мы собрались в обратный путь, я разглядел, что это и впрямь человек. Будто изваяние, стоял он, явно поджидая нас. Приблизившись, я оторопел — широкоплечий верзила со шрамом во всю правую щеку.