Желание сказать Эвану, что это и есть тот самый символ, о котором я рассказывала ему весь прошлый год, умирает, не успев попасть на язык. Он не поверит мне, а просто продолжит говорить, что я сошла с ума.
Когда я поднимаю взгляд, то чуть не спотыкаюсь. Безликий человек стоит прямо за Эваном, возвышаясь над ним и окутывая тенью. Мгновение - и Безликий исчезает.
— Ох, нашла в шкафу.
Эван смотрит на меня так, словно не верит, но не спорит.
— Ну хорошо, что не потратила на него деньги.
Я киваю, когда края моего зрения расплываются. Безликий человек не стоял за Эваном. Безликого здесь не было. Он не приходит к Эвану. Он никогда не ходит за мной к Эвану. Нужно уходить. Я не могу стоять здесь, пока Эван смотрит на меня как на сумасшедшую.
— Мне нужно на работу, — бормочу я себе под нос и бегу обратно в безопасное место, чтобы проглотить знакомую белую таблетку без воды.
Это просто галлюцинация. Как и Далия. Безликий не преследовал тебя. Ты просто на взводе после сна.
Я считаю до десяти и открываю глаза, тут же жалея, понимая, что сказала сейчас самой себе полную ложь. Слезы накатывают, но не проливаются, и я вижу, как Нейт стоит на кухне, смотря на меня жалостливым взглядом, а по приходу домой, коричневый пергамент, лежащий на приставке, притягивает мой взгляд:
Когда смерть постучится в дом, она не будет ждать, пока ты откроешь дверь.
В полдень я ухожу на перерыв. Суббота и воскресенье всегда самые тяжелые, но, по крайней мере, банка для чаевых выглядит не такой пустой.
Как по расписанию, я стою перед своим шкафчиком, гадая, что меня ждет. Безликий уже оставил сегодня одно письмо, может, на этом все? Глупая мысль, ведь он может связаться со мной, когда захочет, ведь у него теперь есть телефон.
Как и ожидалось, я открываю дверцу, и меня встречает одинокая лилия. Эван сказал, чтобы я перестала их покупать, потому что они ему надоели. Я даже не люблю цветы, не говоря уже о лилиях. Он не понимает, что я их не покупаю.
Сходство названия цветка с моим именем не смущает, поначалу это был забавный подарок. А теперь мне кажется, что я чего-то недопонимаю.
Рядом с лилией лежит свернутый коричневый пергамент. На этот раз, прежде чем развернуть записку, я подношу ее ближе и глубоко вдыхаю. Она пахнет утренним лесом, когда роса еще не осыпалась с листьев, а туман клубится вокруг ног. Но в то же время запах похож на ночной океанский бриз, освобождающий от неизвестности, которая скрывается во тьме. Но еще этот запах душит.
Я разворачиваю бумагу, и свежие слезы собираются в уголках глаз, но не падают, пока я читаю записку:
Ты расцветешь, мой печальный цветок. У тебя уже есть земля; я позову для тебя солнце.
Я прижимаю записку к груди, прислоняюсь головой к алюминиевому шкафчику и сжимаю в кулаке ожерелье, которое он мне подарил. Безликий - единственный, кто видит меня. Словно мне не нужно произносить ни слова, он уже знает обо мне все. Иногда кажется, что он знает меня лучше, чем я сама, но потом вспоминаю, что, возможно, я просто сумасшедшая, как все говорят.
Смена заканчивается вихрем неприятностей: пролитые напитки, разбитые стаканы, разгневанные клиенты, угрозы судебным иском, и в довершение всего кто-то украл все деньги из банки для чаевых. Это значит, что сегодняшнее блюдо для гурманов будет представлено в виде антипсихотиков, произведенных компанией «Johnson & Johnson». Но мой желудок уже болит от желания съесть что-нибудь существенное, а не только маленький пакетик чипсов, который дал мне напарник, и сэндвич с курицей, который, как я догадываюсь, Безликий оставил в моем шкафчике, но я не смогла его съесть.
Поднимаясь по лестнице в квартиру, я останавливаюсь и перевожу дух. Усталость навалилась на плечи, поясница болит от того, что я весь день была на ногах. Хорошо бы принять ванну, но не все получают то, что хотят. Тем более, за воду платить дорого, и терпения не хватит, чтобы ждать, пока наполнится ванна.
Когда я наконец добираюсь до своего этажа, поворачиваю ключ под нужным углом, чтобы отпереть дверь. Я вхожу в свое жилище, пребывая в блаженном неведении и не думая ни о чем, кроме еды и сна. Как только в воздухе появляется запах лазаньи, от которого у меня перехватывает дыхание, я бормочу:
— Боже, я правда схожу с ума.
Ничто так не кричит о сумасшествии, как запах любимой еды, когда ты бредишь от голода.
Я включаю свет и моргаю. Моргаю снова, думая, что вид перед глазами изменится и мой бредовый разум выйдет из этого состояния. Но все остается по-прежнему.
На кухонном острове горит одинокая свеча, пламя мерцает в такт с моим колотящимся сердцем. Рядом стоит идеально белая тарелка и столовое серебро, которое, вероятно, стоит больше, чем все мои кухонные принадлежности. А затем - зрелище, от которого у меня захватывает дух: идеально приготовленная лазанья, тарелка нарезанной чиабатты с чесночным маслом и расплавленным сыром, еще бутылка вина.
Мое самое любимое блюдо.
Впервые за последнее время на моих губах появляется настоящая улыбка. Не задумываясь, я лезу в сумку и достаю телефон, чтобы набрать номер, указанный на самом верху: Эван.
Я начинаю ковылять к спальне, на ходу снимая одежду, пахнущую несвежим молоком и паршивым днем.
Он берет трубку на третьем гудке.
— Алло?
— Спасибо, — говорю я, задыхаясь. — Мне очень понравилось.
Не знаю, как ему удалось это провернуть при наших ограниченных финансах, но это самое приятное, что он сделал для меня после аварии. Должно быть, ему стало стыдно за то, что он нагрубил мне, а вчера утром вел себя как козел.
— Ну, окей?
Я завязываю дешевый шелковый халат, который, как ни странно, мягче, чем обычно, вокруг талии и натягиваю нижнее белье. На одно блаженное мгновение я чувствую себя прежней Лили, которая ходила по дому в халате и с бокалом вина, а на заднем плане играла музыка. Но эта мысль исчезает, когда я слышу женское хихиканье на другом конце телефона, а затем Эван резко шепчет: