Вот только желанию моему не удалось осуществиться. В этом городке проживали в основном оборотни, и оружие ковалось лишь под их руки. Так что даже дамские модели были в два раза тяжелее усложненных человеческих. Обойдя самые большие кузницы и три лавки, я раздосадованная на неудачу вышла под сень деревьев и примостилась на скамеечке, в то время как Ульс выбирал подарок для друга. Солнце медленно клонилось к закату, уже не такое красное, как в Приграничье, но еще не такое желтое как на территории Треда. Оранжевое, оно было все еще родным, но уже не настолько, чтобы чувствовать себя дома. Отвратительное состояние подвешенности при отсутствии какойлибо опоры угнетало. О таких моментах отец всегда говорил, что стержень нужно искать внутри себя, а не снаружи. Дабы никто не мог перевернуть твой мир с ног на голову без твоего на то разрешения.
Я кисло улыбнулась, наблюдая за сгущающимися сумерками, и вздохнула. Стержень есть, но сдвинуться ему позволила, видимо я сама. Неприятность со списками игроков, затянувшееся ожидание встречи с рыжим Дао-дво лишили меня сна, не помог даже побочный эффект успокоительного. Мне опять до боли в сердце захотелось в надежные объятия отца или хотя бы прижать к груди навеки утерянного Гирби. Но ни первого, ни второго здесь нет, есть только тепло июньского вечера, темный горизонт, скамейка, деревья за спиной, стрекот кузнечиков, я и маленький ухоженный щенок с блестящим взглядом и явно дорогим ошейником…
— Вот так чудо!
Малыш тряхнул головой, так что ушки хлопнули его по мордашке, а затем переступил крохотными лапками и звонко тявкнул.
— Какой хорошенький! — я подалась вперед, не зная, убежит он от меня или останется.
— Иди ко мне, лапочка, не бойся.
Он и не боялся, и не спешил, выпятил грудку, вздернул мордочку и едва сделал важный шаг ко мне, как из-под ближайшего куста прямиком к моим ногам выкатился серый мохнатый комок. Котенок крошечный совсем, худой и облезлый, с закрытыми глазками и звонким голоском, такой маленький, такой несчастненький. Но не успела я протянуть к нему руку, как щенок начавший пронзительно тявкать на «пришельца», зарычал. Вначале тихо, а затем пронзительно звонко.
— Фу-у! Плохой!
Я едва успела подобрать малыша, когда это откормленное, эгоистичное и явно уже кому-то принадлежащее животное кинулось к несчастному зверьку.
— А ну кыш! Маленькая злобная пакость. Иди отсюда к хозяину! — Он еще потявкал на котенка, затем фыркнул, с презрением глядя на меня, и удалился с важным видом. Вот это характерец, и кто такого терпит…
— Никогда больше не буду спорить о клинках с оборотнем! — воскликнул возница, он наконец-то выскользнул из лавки и оглянулся, разыскивая меня.
— Намина!
— Я здесь.
— Простите. Думал, что уже потерял вас. Простите, Бога ради… — произнес он, стремительно подходя, и неожиданно остановился. Остолбенел и, забыв о нашей условности, ошеломленно произнес: — Госпо…?!
— Ульс, мы же договорились, — напомнила я.
— Да, но… — и он перевел взгляд с котенка, на меня и обратно.
— Мя-я-я, — возмутился пушистик и зашипел, распахнув светло-зеленые глазищи.
— Да, простите! — мой сопровождающий изменился в лице, тряхнул головой и уже непривычно учтивым тоном предложил: — Пойдемте, нам давно пора отправляться.
Мы загрузились в карету, где я со всеми удобствами, а главное безопасно расположила котенка — на своей груди, и шарфом перевязала, чтобы не упал во время бешенной поездки. Но зря… Крылатые больше в галоп не срывались и расплющить меня о стены кареты не пытались. Стартовали мягко и уже через тридцать секунд неслись по небу, плавно лавируя среди таких же карет высокородного многоликого общества.
— А ты везучий, — прошептала я, уложив кроху на сиденье возле себя. Вспомнила, что в сумке есть пара бутербродов и предложила их крохе странного окраса. В сумерках я цвета его шерстки не рассмотрела, да я и сейчас в сиянии магических светильников не могла бы точно сказать какой он, разве что привереда. От угощения из таверны отказался, а вот от моего общества нет. Лез на руки, как не откладывай, а стоило мне перестать его поглаживать, начинал сердито фыркать. Смешной.
*** Сны, его сны опять изменились, доводя до отчаяния, иступленной ярости и немоты от необратимости событий. Раньше в них приходили красотки, жаждавшие его внимания.
Манящие глаза, нежные губы, полная грудь и аппетитная попка, как пикантный штрих к изящным рукам, длинным ногам и способности изгибаться под метаморфом в самых страстных позах. Чего бы он ни добивался в реальности, к чему бы ни стремился, стоило закрыть глаза, и за все его подвиги расплачивалась какая-нибудь малышка. Позже девушки перестали являться только во снах и стали вполне реальными и земными расхитительницами его порывов, внимания и времени. Затем появилась Амидд, коей удалось завладеть им всецело ровно до тех пор, пока не случился перелом. Тот самый день авантюрного самоуправства, вслед за которым в жизнь многоликого вломилась Сумеречная. И надо отдать проклятой должное, у девчонки получилось затмить всех его бывших и, как показывает практика, будущих. Сероглазое веснушчатое безобразие с выразительным взглядом и веселым голосом, вопрошающим: «Ну, как сегодня убивать тебя будем?» являлось к нему до сих пор. И не смотря на «давность» происшествия, оно затмевало даже последнее обрушение надежд метаморфа под весом фразы: «Хозь-зяин, это ты».
Казалось бы, что может быть страшнее ада, который разверзся в его душе, едва затихли настороженные слова куки? Видит Бог, в те тягучие мгновения ужаса Герберт Дао-дво был готов сбежать за грань и податься в слуги Тарраха. Но вот незадача едва он об этом подумал, как рогатый властитель преисподней предстал пред пустым взглядом многоликого и с ехидной ухмылкой заявил: «У меня к тебе претензий нет. Остаешься среди живых». И проклятье, даже вид бездушного урода, пожиравшего души своих подданных не был столь страшен как серый взгляд, взирающий на Гера с предвкушением.
Вот и сейчас, прижимаясь к камням на потолке пещеры и выжидая, когда же голодный кравг уйдет, метаморф всего на мгновенье закрыл глаза и провалился в очередной липкий ужас с Сумеречной в их последнюю связь через браслет:
— Почему ты на меня орешь?! — возмутилась девчонка, как только он ее «радостно» поприветствовал. И голос такой, словно бы не она подписала их обоих на игры Смерти, а он.
— Была бы рядом, убил бы. Вот почему!
— Прекрати! Да я сглупила, да подписалась зря. Но твоего имени там не было. Тебя это никаким боком не касается.
— Никаким… — Какое очаровательное заблуждение, Герберт Дао-дво и сам бы желал претвориться непрошибаемым дураком, к которому вся эта история не имеет отношения.
Но… жаль, слюнопускание, подергивание конечностей и безостановочное повторение фразы «я ни при чем!» званию тарга не способствуют. — Тебя замкнули на мне…
Первую вспышку гнева получилось погасить и почти сразу же получить повод для второй.
— Извини, — отвечает безобразие, — но никто не виноват в том, что с тобой стряслась такая… оказия.
Оказия!? Прекрасное определение.
Он едва удержал оборот, усиленный проклятым иммунитетом к дару смертьнесущей, но внутренне все же вспыхнул, сжал кулаки и зубы. Последние до скрипа, чем напугал беззаботную теневую, от греха подальше скрывшуюся под лежаком, но даже не насторожил проклятую Сумеречную, что бесстыдно вещает:
— Все вопросы к Тиши.
— Не переживай, я с ним тоже обстоятельно поговорю, — глубинный рык прорывается сквозь сдавленный шепот, но поганка человеческая строит из себя глухую.
— Гер, я все обдумала и… Ты же не обязан ведь… Да?
— Прекрасная формулировка, — не похвалить не возможно: — Имеется ссылка на мыслительный процесс, его результат и неуверенное утверждение, более всего похожее на вопрос. Сумеречная, ты в своем уме?
— Конечно! — радостно ответила она и это стало последней каплей.
К сожалению, во время разговора метаморф был в лагере и чуть-чуть не в себе.