Как-то случайно я впервые прочел стихи Бродского. Все стало понятно, гений поэта сумел передать состояние его души, всю его боль и тоску о том, чего уже никогда не удастся вернуть, с чем придется жить до самого своего конца, будучи не в силах уже ничего изменить. Наверно, и с Магаданом отец не стал разрывать свою жизнь именно потому, что наше море его волновало и давало постоянные воспоминания о его родине, оно всегда его грело несмотря на то, что было ледяным 9 месяцев в году. И наш город стал для него роднее любого другого в этой стране. В 60-х годах они могли уехать с матерью куда-нибудь в Приморье, на родину матери или на Амур, а вот остались здесь.
Насколько гениален Бродский в своем понимании людской тоски и горя. Он и сам должно быть испытывал похожее чувство, поскольку так проникновенно сумел выразить их, оказавшись без родины и родных, без любимой и сына. Многие его стихи послужили толчком к пониманию моего отца.
Я как будто «завис» в своих раздумьях. А за столом тем временем шел неспешный разговор. Моя сестра рассказывала о том, каким был наш отец, как она его любила и как он любил ее. Мне этого слушать, очевидно, не хотелось. По большому счету мы никогда не понимали друг друга. Мариоко, как в редкие минуты нежности отец называл мою сестру, была внешне полной его копией: среднего роста, всегда слишком худа, как мне казалось, для девушки, с явными восточными чертами лица, с очень густыми черными волосами. В общем, настолько не похожи мы с ней, что, не зная нас, никто и никогда не сказал бы, что мы родные брат и сестра. Характер же у нее был точно материнский. Мы были полной противоположностью друг другу в восприятии жизни, в учебе в школе, в своих увлечениях, даже музыка нам всегда нравилась разная.
Я был всегда очень похож на нашу мать, а она – на отца. Мы были столь разными, что больше ссорились, чем дружили. Наши родители всегда очень хорошо понимали друг друга и с годами стали даже как-то похожи. Очередное доказательство жизненной метаморфозы.
Отец когда-то объяснял, чего потребует от меня общение с малознакомыми людьми.
В общении с людьми есть одно правило: «Сначала глаза, потом слова. Сначала мотивы, потом дела». Те люди, которых ты достаточно знаешь, уже выработали у тебя необходимую степень доверия. Но вот незнакомец может говорить так, что ты и не заподозришь в его словах подвоха. Однако, смотря сначала в его глаза, ты непременно разберешься в его речах. Затем, видя его поступки, ты соотнесешь их с речами. Но и это не все. Человек – очень сложное существо. И порой его слова и дела не всегда искренни, всего лишь ширма. И понять это можно, лишь разобравшись в мотивах его поступков. Тогда я не переспросил. Говоря о глазах, отец, очевидно, имел в виду, что они отражение мыслей человеческих?
Вновь возвращаюсь в реальность. За этим столом не было еще одного человека – давнего друга моего отца, Николая Николаевича.
Я знал, что именно он сказал бы о моем отце те самые искренние и неожиданно верные слова, но его, к несчастью, не стало несколько лет назад.
Отец говорил, что они с ним дружили так давно, что это, должно быть, было еще в «прошлой жизни». Это было в конце 40-х годов, где-то в лагере, и что с тех пор они всегда были неразлучными друзьями. Николай Николаевич был преподавателем в сельскохозяйственном техникуме и большим любителем природы. С отцом они очень много времени проводили на рыбалках и охотах, когда это стало возможно.
Уезжали в тайгу на несколько отпускных месяцев.
Отец ведь всегда жил под наблюдением. До конца 70-х он вынужден был ходить отмечаться у «комитетчиков». Он ни разу не был на «материке», никогда не летал на самолете до своей поездки в Японию.
«Японский шпион – одно слово», такая у них была присказка. Когда у друзей было приподнятое настроение, они позволяли себе шутить. Между ними было особое доверие, они понимали порой друг друга без слов. Иногда я был свидетелем того, что в разговорах между собой на поставленный вопрос не звучало никакого ответа. Пауза затягивалась, но никто из них не обращал на это внимание, не нервничал, не повторялся. Я поначалу не понимал их, но со временем мне стало ясно, что ответ уже прозвучал мысленно, они, поняв друг друга, продолжали беседу дальше.
Из близких родственников больше никого не было, наша мама воспитывалась в детдоме, поэтому с ее стороны родни быть не могло.
С мужем Марины, Алексеем, у меня отношения почему-то не сложились. Хотя он был человеком, безусловно, хорошим, глубоко порядочным и воспитанным. Но уж слишком порядочным, уж слишком мягким. Таким я его воспринимал. Мне всегда казалось, что одних этих качеств мужчине недостаточно, должна быть в нем и грубая сила и напор и, может быть, немного цинизма. Сложные условия бытия в наших краях. Не в Финляндии цивилизованной живем, но на Колыме. Места уж слишком суровые.