– А почему тогда вы уверенно сказали, что это был жених Аглаи Афанасьевны? – раздраженно спросил судья.
– А кто еще? – Клавдия, похоже, удивилась вопросу. – Какой еще господин к ней ходить будет? А тут – мужчина, приличный, молодой. Жених – больше некому.
Прямота ее логики так впечатлила судью, что он тут же перевел глаза на Муравьева и спросил.
– И что вы на это скажете? Вы приходили в тот вечер к Рукавишниковой?
– Нет, – Муравьев встал с гордым и трагичным видом. – Эта женщина либо ошибается, либо лжет. Подозреваю, что госпожа Клейменова просто подкупила ее, чтобы погубить меня.
– Как вы смеете?! – госпожа Клейменова задыхалась от возмущения.
– Да, похоже, что он, – невозмутимо сказала Клавдия, рассматривая фигуру поэта прищуренным взглядом.
– Господин Муравьев, к сожалению, нам придется задержать вас, – судья покачал головой, демонстрируя, что это решение его нисколько не радует. – До выяснения дальнейших обстоятельства.
– На каком основании? – дерзко спросил Муравьев.
– Против вас высказалось уже два свидетеля, – с сожалением сказал судья, – Вам предъявляется обвинение в убийстве вашей невесты – Аглаи Афанасьевны Рукавишниковой.
Однако не успел судья отдать приказ о задержании, как зал прорезал отчаянный хмельной крик.
– Это не он! Не он! Я! Я убил!
Павел Александрович Струев с лицом, покрытым алыми пятнами и высохшими следами слез, стоял в проходе. Его модный бежевый галстук сбился на бок. Шляпу юноша снял и сейчас машинально комкал в руках так, что директор гимназии Чусов, известный франт, болезненно поморщился. Шляпа после такой экзекуции будет, несомненно, погублена. Но Струеву не было до этого дела. Он выглядел измученным и даже больным, а голос его прерывался, выдавая сдерживаемые рыдания.
– Я убил эту дуру! И швея видела меня! Она просто слепая – перепутала.
Судья, окончательно взбешенный таким количеством новых фактов, наконец нашел в себе силы закончить заседание – до прояснение всех обстоятельства. Павел Струев был взят под стражу прямо в зале суда.
*
Дальнейшие события набирали оборот как снежный ком. Судья официально дал поручение судебному следователю господину Кутилину выяснить все новые обстоятельства дела. Павел Струев был размещен в уездной тюрьме – в той же камере, где недавно содержался Феликс Янович. Сам Колбовский после показаний Струева был отпущен и оправдан со всех сторон. Множество горожан охотно увидели в начальнике почты жертву злобного мошенничества. Господин Муравьев получил предписание не покидать Коломну до окончания нового витка следствия и снова поселился в апартаментах Кольцова. Госпожа Клейменова охотно отвечала на вопросы журналистов, не скупясь на краски, особенно черные.
Несмотря на горячий шоколад, заботливо приготовленный Авдотьей, несмотря на теплую и свежую постель, Феликсу Яновичу в ту первую ночь дома не спалось. Мозг лихорадило от непонимания происходящего – все предыдущие версии рассыпались в прах: Колбовский чувствовал себя в логическом тупике. Словно все дороги, начертанные на карте и совершенно ясные, внезапно привели совершенно по другому адресу.
В своем удивлении Феликс Янович отнюдь не был одинок. Очень многие коломчане лишь пожимали плечами, говоря о Струеве. Он был слишком мил, чтобы представить его алчным злодеем. Но при этом – не настолько байроничен, чтобы увидеть в нем трагического героя, совершающего отчаянный поступок на почве страстей. Все ждали объяснений самого юноши, и те стали известны уже на следующий день.
Как рассказал Кутилин, Павел Александрович, несмотря на нервозность, сумел изложить историю достаточно связано и обоснованно.
По его словам, он изначально считал, что брак блистательного Муравьева с глупой и невзрачной девицей Рукавишниковой – страшная ошибка, которая может погубить блестящее будущее поэта.
– Это был порыв с его стороны, он пожалел ее, – объяснял Струев. – У него бывают такие порывы. Эта женщина показалась ему удивительно романтичной, необычной… не такой как все эти столичные профурсетки, которые обожали его.
– Да-да, понятно, – кивал Кутилин, хотя подобные мотивы для женитьбы казались ему абсолютно безумными.
– Я хотел спасти его от этого брака! – отчаянно говорил Струев, заламывая руки.
– И ради этого убили?! – даже полицейский секретарь, который вел запись допроса, не смог смолчать.
– Я не хотел… не собирался, – Струев вздохнул. – Я пригласил ее поговорить. Хотел убедить расторгнуть помолвку. А потом… мы повздорили, она начала кричать на меня. А я был пьян. Это вышло случайно….