Сделав пару широких прыжков, вампирша оказалась у большого смотанного каната, который с трудом могли поднять двое взрослых матросов. Иви закрепила один из концов каната и подтолкнула его к поручням.
— Брэм, ты должен нам помочь. Разматывай канат, пока я не достану до Сеймоура, а затем тяни его на себя!
Ухватившись за свободный конец, Иви одним огромным прыжком перелетела через поручни и оказалась в черной воде. Брэм с трудом подавил крик. Он поспешил к канату и начал разматывать его. Затем ирландец быстро огляделся. Почему пассажиры не заметили, что Иви прыгнула за борт? Никто не закричал. Корабль продолжал стремительно набирать скорость. Может, и здесь не обошлось без особых способностей Иви?
«Ну конечно. Нам ни к чему лишнее волнение на корабле. Лучше сосредоточься на канате, чтобы мы смогли быстрее оказаться на борту».
Как спокойно звучал ее голос, в то время как она ожесточенно сражалась с морскими волнами. Вскоре вампирша добралась до Сеймоура и обвязала канат вокруг его тела.
«Спасибо, сестра».
«Не за что, — холодно ответила она. — Нужно было бросить тебя на произвол судьбы, и если бы ты утонул, как жалкий пес, это было бы лишь твоей виной! Но Тара мне бы этого не простила».
Сеймоур вздрогнул. Однако прежде чем он успел что-нибудь ответить, вампирша отпустила канат, и ее тут же отнесло на несколько метров. Брэм с ужасом смотрел, как Иви исчезла под обрушившейся на нее волной. Ее девичья фигурка больше не показывалась на поверхности. Брэм напряженно вглядывался в волны, но нигде не мог ее заметить. Нет, это невозможно. Иви не могла утонуть. Ведь она вампирша с безграничными возможностями!
«Ну, не стоит преувеличивать. Мои возможности обширны, но не безграничны»,— раздался в голове ирландца знакомый голос, услышав который он чуть не всхлипнул от облегчения.
Среди волн показалась чайка. Она расправила крылья и поднялась в воздух. Вскоре после этого птица приземлилась возле каната, а через пару секунд из сгустившегося вокруг нее тумана вышла Иви, которая тут же ухватилась за канат. Вместе с Брэмом они быстро подтащили Сеймоура к корпусу судна, а затем подняли до самых поручней. Собрав последние силы, оборотень одним махом перелетел через деревянный парапет. Промокший насквозь, он сидел на досках палубы и тяжело дышал. Разодранная рубаха и брюки, от которых остались одни лохмотья, липли к телу. С лохматых белых волос стекали капли соленой морской воды.
— Добро пожаловать на борт! — поприветствовал оборотня Брэм и даже протянул ему руку, но, встретившись с его диким взглядом, быстро убрал ее.
— Вы хорошо себя чувствуете?
Вместо брата ответила Иви.
— Оборотни достаточно крепкие существа, — небрежно махнув рукой, сказала она. — Он быстро придет в себя.
— Как мило, дорогая сестричка, — прорычал Сеймоур и резко замотал головой, осыпав все вокруг себя брызгами.
— Я не просила тебя следовать за мной. Более того, я приложила немало усилий, чтобы отделаться от тебя, — колко ответила Иви.
— Что правда, то правда, — согласился с ней оборотень. — Но только все они оказались напрасными. Так же, как и мои попытки удержать тебя на острове. — Он тяжело вздохнул. — Ну хорошо, в таком случае мне придется присматривать за тобой в Лондоне и надеяться, что мне удастся защитить тебя от всех опасностей.
В первый раз черты Иви смягчились.
— Ах, Сеймоур, как будто это в твоих силах! Лучше следи за тем, чтобы с тобой ничего не случилось. К примеру, чтобы тебя не обнаружили и не вышвырнули за борт. Думаю, ты уже достаточно наглотался морской воды.
— Можно и так сказать, — криво усмехнулся оборотень.
* * *
Латона стояла в темноте, глядя в окно. Она видела перед собой недавно подстриженный зеленый газон с ухоженными цветочными клумбами, который простирался от здания школы до серой каменной изгороди. Девушка рассматривала старые могучие деревья, которые, вероятно, высадили здесь еще в те времена, когда это здание было монастырем, а по его коридорам, словно немые тени, сновали молчаливые монахини. Но это было давно. Должно быть, еще до того, как Тюдоры взошли на королевский престол, а Генрих Восьмой отрекся от Папы Римского и от католической церкви, чтобы затем основать свою собственную, главой которой он провозгласил самого себя. И все из-за того, что ему не разрешали жениться на его возлюбленной — Анне Болейн. Вернее говоря, потому что Папа Римский не давал согласия на развод Генриха с его первой женой — Екатериной Арагонской. Это выглядело очень романтично, но Латона не верила, что король поступил так из-за любви. Ведь и вторая жена быстро надоела Генриху Восьмому, и он казнил ее в Тауэре, чтобы жениться на третьей. Нет, раскол с католической церковью был продуманным ходом в борьбе за власть, позволившим английскому королю распустить все монастыри и присвоить огромные земли, которые он затем смог распределить между верно служившими ему представителями нового дворянства. Так произошло и с этим монастырем, расположенным недалеко от старинного Оксфорда, и теперь вместо молчаливых монахинь по его коридорам ходили довольно разговорчивые девушки и строго смотревшие на них учительницы. Это были дочери местных помещиков, а в последнее время к ним присоединялось все больше дочерей разбогатевших лондонских буржуа. Их отцы были банкирами в Сити, играли на бирже, торговали с колониями или являлись владельцами универсальных магазинов, где продавалось все, что только могло порадовать женский глаз.
«Хорошо, если ты живешь в Лондоне и можешь позволить себе посещение таких магазинов», — сердито подумала Латона. Хотя вовсе не отсутствие магазинов превращало ее пребывание в интернате в пытку. Она просто не привыкла находиться в окружении такого количества беспрерывно хохочущих и болтающих девушек с их мелочными проблемами и ссорами, пустыми разговорами о платьях, моде и любовных волнениях, вызванных улыбкой какого-нибудь смазливого франта*.
Что эти глупышки могли знать о жизни и о любви? Скорее всего, ни одна из них понятия не имела, что такое поцелуй мужчины, не говоря уже об укусе охваченного страстью вампира! Пальцы Латоны нащупали два маленьких шрама на шее, прикосновение к которым сразу же пробуждало в ней вихрь сладко-горьких воспоминаний.
Малколм оставил на ней свою метку, по крайней мере так сказал девушке Хиндрик Фамалия в Вене. Да, теперь она принадлежала Малколму и готова была при первой же возможности навечно разделить с ним царство ночи.
По спине Латоны пробежал неприятный холодок, и одетая в одну лишь тоненькую ночную сорочку девушка обхватила себя руками. Но не холодный ночной воздух заставил ее задрожать. В интернате Латона чувствовала себя одинокой. О чем она могла говорить с этими наивными детьми? Несмотря на хорошее образование, которое им здесь давали, Латона находила их глупыми и оторванными от жизни. И причиной тому была не только ее встреча с Малколмом. Во время путешествий с дядей Кармело девушке пришлось многое повидать. Ей были знакомы и обманчивый блеск дворянской жизни, и страдания бедняков, вынужденных каждый день бороться за кусок хлеба. Замкнутый круг, из которого невозможно вырваться. Латона видела самые прекрасные и самые отвратительные стороны жизни. Она стала свидетельницей жестокой смерти собственного дяди, который был убит в катакомбах Парижа, среди миллионов костей и черепов, собранных с парижских кладбищ.
Разве могла она рассказать об этом девчонкам? Латона презрительно хмыкнула. Они не только не поймут, о чем она говорит, но и просто не поверят ей. Поэтому обычно Латона сидела в стороне и читала. Остальные девушки давно окрестили ее чудачкой, смотрели на нее с недоверием и хихикали за ее спиной.
Лишь поздним вечером, когда все девушки уже давно лежали в своих кроватях, в бывшем монастыре воцарялась тишина и Латона наконец-то могла спокойно вздохнуть. В то время как ее взгляд бродил по залитому лунным светом двору интерната, мысли постоянно обращались к Лондону.