сплетает на груди, достаточно медленно, будто бы специально, чтобы я успел раскалиться еще
сильнее и вопросов придумать еще больше, но я держу себя в руках. Эмоции мешают, они всегда
приносят лишь вред, они отнимают время. Рассудок должен быть холоден.
- Ты много думаешь, – неожиданно отрезает Смерть, – но мало говоришь. Кажется, у вас
таких людей называют замкнутыми. И опасными. Но я, конечно, немного понимаю.
- Ответьте на мои вопросы.
- Я не могу.
- Не можете ответить?
- Не могу убить Дьявола; вопреки всеобщему мнению, смерть не для всех вездесуща. Отнюдь
это насмешка Судьбы, о которой она сейчас жалеет.
- Мойра Парки?
- Люди всегда пытаются избавиться от злодеев, – едва слышно говорит Ноа, – но они не
понимают, что на место одного злодея приходит другой злодей, всегда. Да, такова ваша природа, а я и Мойра обязаны соблюдать этот баланс: баланс черного и белого.
- Не понимаю.
- Ты и не должен. Это моя работа. Но я ошибся. – Смерть отходит от комода.
- Ошиблись?
- Я нарушил баланс.
- Каким образом? – Я сжимаю пальцами переносицу и грузно выдыхаю. Он только и делает,
что говорит загадками, ребусами. Виски вдруг вспыхивают, и я начинаю злиться, пусть и
понимаю, что это неправильно.
Ноа Морт останавливается перед задернутыми шторами и переводит на меня темный взгляд,
в котором сосредоточено нечто такое, что трудно описать словами. Я хочу сказать что-то еще, но
замолкаю. Я должен понять, что разговариваю не просто с отцом Ариадны. Это Смерть, та
самая, что забирает жизни, провожает людей в ад, размахивает косой или, чем там. Это не
просто мужчина. И взгляд у него не просто так пробирает до костей.
- Я не могу забрать того, у кого нет имени, – прервав мои мысли, отрезает Ноа Морт и
сходит с места. – Я не могу его отыскать. Мойра наделила Люцифера множеством форм,
воплощений. Она скрыла его от моего взора.
- Но зачем?
- Как я и сказал, чтобы сохранить баланс.
- Бессмыслица, – бросаю я.
- Люди многого не понимают. Не понимают, что добро и зло существуют благодаря друг
другу. Не было бы добра, если бы люди не понимали, что существует зло.
Слова так и подскакивают к горлу, но я стискиваю пальцы и прикусываю язык.
Не было бы добра, если бы люди не понимали, что существует зло, но зло не просто
существует. Оно портит жизнь, оно убивает и отнимает близких; но, конечно, Морту этого не
понять. Да и что он может понять, если живет вечно? Говорит, словно это люди чего-то не
понимают. Но люди понимают даже слишком много. Что вокруг есть предатели, психи. Что
никому нельзя доверять. Иногда даже себе.
- Вы сами выбираете, как жить.
- Да уж, сами, – отрезаю я и нервно прохожусь пальцами по подбородку. Смотрю на Бетани
и вижу, как девушка поджимает губы. Уверен, она думает о том же, о чем и я. Мы боремся
каждый день с тем злом, которое они решили оставить в живых лишь потому, что без него, как
им показалось, жить стало бы скучно. Это несправедливо.
- Именно это даровало вам смысл в жизни, Мэттью Нортон, – кивнув, говорит Ноа и
подходит ко мне уверенным шагом, – борьба каждый день за свое будущее – если не ради этого,
то ради чего дышать?
- Возможно, вы правы, – холодно отвечаю я.
- Возможно? – Мужчина неожиданно еле заметно дергает уголками губ и поправляет густую
шевелюру. Не знаю, чем именно его позабавили мои слова. – Меня позабавило то, что ты
берешься спорить со мной, – тут же отвечает он, – это интересно, учитывая, что ты в курсе того, с кем разговариваешь. Не боишься?
Я чувствую, как першит во рту, и вдруг понимаю, что не хочу лгать.
- Боюсь.
- Значит, ты просто глупый.
- Или храбрый, – подает голос Бетани за моей спиной и тут же горбит спину.
На какое-то мгновение уверенность покидает меня, я ненавижу это чувство: в голове пусто,
горло саднит, а руки кажутся налитыми свинцом, и ощущаешь ты себя на редкость беззащитным.
Взять под контроль страх безумно сложно, лишь мечтатели и глупцы – что, по-моему, одно и то
же – до сих пор уверены, будто стоит тебе сомкнуть в кулаки пальцы и досчитать до десяти, как
мир тут же станет прежним и безопасным. Нет. Не станет.
У страха есть то, чего нет у других чувств. Страх парализует. Да, ты можешь застыть в
удивлении, замереть в ожидании. Но от страха ты теряешь сам себя, теряешь рассудок и
превращаешься в безмозглую куклу.