леса, и я вдруг понимаю, что кто-то забрался в ту же даль, что и я.
Отлично.
Я изо всех сил стискиваю в пальцах сухую землю, которая в тот же миг царапает до боли
ладони, и зажмуриваюсь. Почему. Почему. Пусть они уйдут.
- Чего ты орешь!
- Не трогай меня!
- Ко мне подойти, господи, живо подойди, идиотка!
Слышу, как скрипят зубы, и внезапно ощущаю этот поток ненависти, который смело
прорывается сквозь переплетенные, хрустящие ветки. Он врезается мне в спину клинком, и я
вдруг думаю, что спрыгнуть с утеса – отличная идея. Спрыгнуть. В воду.
Вода огородит от звуков, обнимет, примет в безмолвие.
- Отвали! Все, иди к черту! Я больше никогда не...
По утесу проносится звонкая пощечина, и я нервно дергаю головой.
Я ненавижу людей.
Ненавижу их поступки, слова. Ненавижу безнаказанность, с которой они вытворяют все, что
им угодно. Ненавижу.
- Ну и катись! – Взвывает парень под рыдания, вырывавшиеся изо рта девушки. – Ты
ненормальная идиотка, проваливай, давай, иди!
Его голос тонет в свисте ветра, а вот рыдания становятся громче, и тогда я понимаю, что
незнакомка, покачиваясь и держась руками за покрасневшее лицо, выбегает ко мне.
На мой утес.
На мое место.
Я смотрю на нее через плечо, а она застывает, впялив в меня стыдливый взгляд. Да, я всегда
вижу, когда людям стыдно. За то, кто они есть. За неумение дать сдачи. За горячее неуважение к
себе, к своему мнению, к своей жизни. Такие девушки, как она – дымка, они не живут, они
плавают и мельтешат перед глазами. От них отмахиваются ладонями, их не воспринимают. Они
никому не нужны. Ими пользуются, ею пользуются, пользовались так много раз. Я вижу правду в
серых, напухших глазах незнакомки.
Она не убегает, дергаясь от резких вдохов и выдохов, а я поднимаюсь.
В голове щелкает. Будто стрелка часов. Я наклоняю голову, смотрю на девушку, и я понимаю,
что она поломана. Ее надо починить. Надо забрать ее боль, отнять ужас, стыд. Я могу это
сделать. Но хочу ли я? Нужно ли это?
Неважно. Мои способности никогда не спрашивают разрешения. В какой-то момент я
просто перестаю себя контролировать. Я становлюсь совершенно другим человеком.
- Ты плачешь. Я могу это исправить. – Делаю шаг вперед, а позади волны врезаются в скалы
с оглушающим треском. – Тебе не будет больно, я обещаю.
Но ей будет больно. И еще много и много раз, потому что она вновь вернется к тому
кретину, что ударил ее. Или найдет нового. Она не умеет иначе. Она не вынесет урок, если я
избавлю ее от стыда, заберу ненависть, сделаю жизнь проще, но жизнь этого не любит. Не любит
быть простой. Поэтому она ударит вновь и гораздо сильнее.
Темноволосая девушка дергается, когда я оказываюсь совсем близко. Но назад я не
отступаю. Изучаю пристальным взглядом полопавшиеся сосуды в ее глазах, эти тоненькие нити,
что тянутся вокруг радужки воспаленной паутиной. Изучаю отпечаток его руки. Да. Видно даже
слишком отчетливо – грубые, толстые полосы на щеке и подбородке.
- Тише, – убаюкиваю я, заметив, как дрогают обветренные губы незнакомки, – тебе станет
легче, я лишь прикоснусь рукой, лишь заберу все, что причиняет боль.
Я должна, меня тянет зависимость, доза. Воздух застревает в горле, и я понимаю, что смогу
задышать только тогда, когда выполню предназначение, сделаю ее жизнь лучше.
- Тиш-ш-ше.
Я прикладываю ладонь к груди девушки, и невероятная колючая волна врезается в лицо, ополоснув с ног до головы все тело, спина вытягивается, рот распахивается в немом крике, и я
гляжу на серое небо широко распахнутыми глазами и чувствую, как сквозь меня проносится
поток невыносимой боли, поток унижения и стыда. Колени дергаются, а я стою, стою, даже
когда ощущаю слезы на щеках, даже когда хочу сорвать с себя кожу, потому что считаю ее
грязной, изношенной. Тиканье часов – ее жизненных часов – вопит в моей голове невыносимо
громко. Каждая упавшая слеза, каждый удар, каждый вдох.
Как всегда все заканчивается слишком резко.
Я отлетаю в сторону, прижимаю к груди руку, а незнакомка валится на колени.
Теперь ей будет лучше. Возможно. А вот у меня в груди взвывает невыносимая боль, после
которой хочется рыдать во все горло. Я резко встряхиваю волосами, зажмуриваюсь и стискиваю
зубы, а она не проходит. Она не исчезает. Я все так же ощущаю себя гнилой.
Она была гнилой. Эта девушка. Я ее починила.
- Н-ненавиж-жу, – шепчут мои губы, и, хромая, я схожу с места.