Это не вопрос. Это подсказка, мотивация к действию. Я ведь неспроста оказался тут, я должен найти ответы. Ноа хотел, чтобы я это увидел. Но что именно?
Я вновь смотрю на золотисто-медную раму, защищающую зеркало, и непроизвольно замечаю повторяющуюся надпись, тянущуюся вдоль всего периметра. Интересно. Может, у меня паранойя. А, может, важно все, что я вижу. Буквы настолько маленького размера, что мне приходится присесть на корточки, чтобы разобрать хоть одно словосочетание. Так и прищуриваюсь, едва не столкнувшись лбом со старинной поверхностью.
— Латынь, — срывается с моих губ, и я раздраженно закатываю глаза, — отлично.
Я ходил на курсы Латыни, когда брал дополнительные занятия по биологии, сейчас в голове мало что осталось, однако я сразу узнаю слова: вода и огонь.
— Цертамине или сертамине, черт. Ин перпетум.
Что-то знакомое. Надавливаю пальцами на глаза и киваю сам себе. Давай же, думай, соображай. Все ведь слова когда-то встречались, только сейчас в голове пустота.
Я приподнимаюсь, собираюсь проверить текст чуть выше, как вдруг застываю, грубо опущенный невидимыми руками в вакуум. В солнечное сплетение будто вонзается кулак! Я оторопело гляжу в зеркало, но вижу лишь то, что происходит за моей спиной. А за моей спиной стоит окровавленная фигура. Фигура , поднимающаяся из багрового бассейна. Она медленно переставляет ноги, они ступают на пол с оглушительным, бурлящим звуком, а с плеч, рук, пальцев толстыми, ярко-алыми линиями скатывается кровь. Она валится вниз и тянется за силуэтом, словно след, словно красные нити. И я не могу дышать. Я растерянно оборачиваюсь, достаточно медленно, чтобы органы успели сплестись и потревожить тело мощной судорогой, а фигура придвигается еще ближе. Очертаний лица почти не видно, не виден цвет одежды, кожи, волос. Силуэт приближается, кровь падает огромными каплями на пол, хлюпающие шаги, хлюпают у меня в голове, между висков, в горле, и я собираюсь сойти с места, сделать хоть что-нибудь, но неожиданно я замечаю их.
Зеленые, изумрудные глаза, которые на кроваво-красном фоне кажутся ярчайшими, несуществующими звездами! Я ошеломлен и сбит с толку. Я забываю обо всем. Я ступаю вперед, ощущая, как краска отливает от лица, как в груди раскрываются свежие раны, и на долю секунды перестаю быть тем Мэттом Нортаном, которого все знают, которого я знаю.
— Ари. — Я подаюсь вперед, не веря, что вижу ее перед собой. Это она, она здесь.
Остаются считанные сантиметры, да и считанные секунды, как мне кажется, до того момента, как я схвачу ее за руку и уведу домой. Как вдруг красные искры вспыхивают на кончиках ее пальцев. Ариадна замирает, лицо ее становится чужим и обозленным, и уже в следующее мгновение ее рука резко поднимается и в силках сдавливает мое горло.
Что за…
— Ари, что ты делаешь. Ари!
Ее пальцы непослушно скользят по моей глотке, так как утопают в теплой крови, но это не мешает им стискивать мою шею с невероятной силой. Я опомниться не успеваю, но она уже приподнимает меня над полом. Я неуклюже мотыляю ногами, хватаюсь руками за силки, душащие и убивающие, а она неожиданно издает гортанный смешок.
Сквозь кружащиеся темные точки, вглядываюсь в лицо Ариадны и замечаю, как она скалит зубы, будто дикое животное; ее смех становится громче, он идет из груди, изнутри, утробной и жуткий. Такой, что я не сомневаюсь — дела плохи. Прыская слюной, рычу:
— Отпусти. Что ты…
— Соскучился?
— Хватит! Это же я, это…
— Тшш, — ее голос завораживает, пленит. Ари чуть ослабляет хватку, позволяет моим ногам коснуться земли и приближается так близко, что я ощущаю медный, соленый запах, исходящий от ее лица, — посмотри на меня. — Я смотрю, я слушаюсь ее беспрекословно, не соображая, не имея сил сопротивляться. Я оказываюсь к ней так близко, что вижу лишь ее глаза, те самые глаза, что видел давно, в которые любил смотреть. — Мэтт. Мой Мэтт.
Ее пальцы больше не сжимают мое горло, больше и не нужно.
Застываю сраженный ее красотой, сломленный ее близостью. Ариадна поглаживает мои плечи, касается щекой моей щеки и оставляет кровавые, толстые линии, а я просто не шевелюсь.
Становлюсь рабом ее прихотей и желаний. Она шепчет:
— Обними меня.
И я обнимаю. Сжимаю ее худое, скользкое тело и закрываю глаза. Она отстраняется, я не хочу, чтобы она отстранялась, тянусь к ней, подаюсь вперед, а она просит:
— Поцелуй меня.
Грудь пропускает острый удар, удар в самое сердце. Я дрожу, как будто никогда еще не видел Ари, не прикасался к ее теплым губам, не сжимал ее в объятиях, а она ведь могла меня убить, ее пальцы оставили глубокие ссадины на шее, скулах, но мне все равно.