– Степанова, ты в порядке?
Она только что вернулась с патрульного вылета: все как обычно, передвижения вражеских войск не замечено. Мотор уже заглох, пропеллер не крутился, но она так и сидела в кабине, собираясь с силами, чтобы вылезти на крыло с бортжурналом и парашютом. Она проделывала это столько раз, что сил совсем не осталось. Приборная доска расплывалась перед глазами.
– Степанова! – позвала снова Маруся, ее механик, стоящая на крыле в комбинезоне и косынке на голове. Руки этой двадцатилетней девочки успели загрубеть от возни с железками. – Ну и видок у тебя, прямо жуть берет.
– Ничего, сейчас водочкой взбодримся. Неплохо бы вот еще на перине покемарить с месяцок.
– Как горючее?
– На пределе. Думаешь, он жрет больше, чем полагается?
– Так он и работает как проклятый. Я проверю.
– Ты у нас лучше всех. – Раиса ухватилась за руку Маруси, вылезла, обняла ее.
– Да ты точно в порядке?
– Рая! – Инна шла к ней от своего самолета с парашютом и шлемом под мышками. – У тебя все хорошо?
Ну чего они пристают?
– Устала просто, – ответила за нее Маруся. – Нам бы встряхнуться, танцы устроить, что ли. Вон сколько у нас ребят, и все бравые. – На базе в самом деле было полно парней – пилотов, механиков и солдат. Раиса как-то не задумывалась об этом.
– Какие уж тут танцы, когда война, – вздохнула Инна.
– Вот кончится она – нарядимся, вымоем голову настоящим мылом и пойдем танцевать.
– После войны – да.
– Когда победим, – уточнила Раиса. – При фашистах не очень-то потанцуешь.
Наступило молчание, и Раиса пожалела о том, что сказала. Когда говорят «после войны», победа подразумевается сама собой, иначе никакого «после» не будет. Да она и не думала, что доживет до «после войны».
Давидка, я решила больше не рваться в асы. Были бы мы оба живы, больше мне ничего не надо. Смотри только не говори никому: здесь все думают, что я все так же хочу этого и отчаянно завидую Лиле Литвяк. Может, Бог, если он есть, услышит меня, и ты найдешься: живой, здоровый, никакой не предатель. Поедем домой, обнимем папу с мамой и Нину и обо всем забудем. Вот какая теперь у меня мечта.
То письмо на случай смерти я храню до сих пор. Надо бы сжечь, ведь теперь некуда его посылать.
Твоя любящая сестра Раиса.
Тревога поднялась на рассвете. Раиса на ощупь натянула комбинезон, сапоги, схватила шлем и перчатки. Инна бежала следом. Над головой рокотали вернувшиеся из полета разведчики.
Механики заливали горючее, заряжали пушки и пулеметы. Намечалась настоящая битва.
Немецкие тяжелые бомбардировщики пересекли линию фронта, сказал Гриднев. Он сам возглавит первую эскадрилью, задача которой – перехват сопровождающих вражеских истребителей. Вторая, женская, эскадрилья взлетит через пятнадцать минут и займется самими бомбардировщиками.
«Яки» взлетали один за другим, жужжа как исполинские пчелы.
Никто не раздумывал – все действовали, как всегда в таких ситуациях. Маруся помогла Раисе залезть в кабину, захлопнула фонарь и побежала убирать колодки из-под шасси. С дюжину «Яков» выстроились в ряд, дожидаясь очереди на взлетную дорожку.
Раиса дождалась своей и поднялась в воздух, где ей сразу сделалось легче. Здесь в случае нападения можно лавировать, не то что на земле, когда сверху сыплются бомбы. Здесь у нее рука на рычаге, палец на спуске.
Инна, летящая следом, помахала ей, Раиса ответила. Эскадрилья построилась пеленгом, следуя за отрядом Гриднева. Все они давно летали вместе, знали друг друга и между мужчинами и женщинами различий больше не делали – нешуточное достижение, если вдуматься, но думать сейчас было некогда. Достаточно было знать, что Алексей Борисов всегда пикирует влево, а в случае опасности делает петлю кверху; что Софья Миронова осторожна и вперед не суется; что Валентина Гущина отличный боец, а востроглазый Федор Баулин замечает цель первым.
«Яки» шли разомкнутым строем, чтобы при необходимости сразу же вступить в бой. Раиса обшаривала глазами небо. Полковник говорил, что до сближения примерно двадцать минут, они должны вот-вот увидеть противника…
– Вон они! – крикнул Баулин. – Тринадцать ноль-ноль!
– Держать строй, – скомандовал Гриднев.
Вражеские самолеты, сверкая фонарями кабин на солнце, будто бы стояли на месте, но все-таки приближались быстро, неотвратимо.
От группы бомбардировщиков отделились мелкие, легкие истребители.