– Эй, Ари, ты здесь?
– Да. Просто задумалась.
– О чем?
– О том, как все это глупо, Мы искали их в лесу, а они ездили в бар. И ведь правда ездили. Нарядились. Накрасились.
– Серьезно?
– Я сама удивилась! Тетя Норин даже нацепила туфли! А тетя Норин и туфли – это так же странно, как я и… не знаю что. После химии мозги отказываются соображать.
– Ты сказала им, где мы были? – Хэрри нервно потирает шею. – Надеюсь, нет, потому что…
– Потому что это безумие. Давай притворимся, что мы никуда не ездили.
– Хорошо. Давай.
Я вдруг замечаю, что парень прихрамывает.
– Хотя будет трудно. Что с ногой?
– Не знаю. Подвернул, наверное, когда падал в тот овраг.
– Может, нужно к врачу сходить?
– Кому это нужно к врачу? – Неожиданно рядом возникает Мэтт.
На нем черная футболка и черные штаны. Он перекладывает учебники из одной руки в другую и покачивает головой:
– Все в порядке?
– Почему у тебя на лице вечно такое выражение? – спрашиваю я, едва подавив смешок.
– Какое?
– Озадаченное.
– Скорее несчастное, – вставляет Хэрри.
– Ты так смотришь, будто завтра конец света, – я кладу ладонь на широкое плечо парня. – Давай же, Мэтт, улыбнись!
– Нормальное у меня выражение, – отстраняясь, ворчит он.
– Нет. Такое ощущение, что проблемы всего мира свалились тебе на голову.
– Я просто толком не спал.
– Мы тоже. Кстати, я только что рассказывала Хэрри о том, как тепло меня встретили дома.
– Тебе влетело?
Мы усаживаемся за деревянный столик под развесистым дубом. Обедать в столовой в такую погоду я категорически отказалась. Приятно пахнет скошенной травой. Издали доносится гул голосов, стук баскетбольных мячей, порой слышно, как девушки из команды поддержки выкрикивают речовки. Мне вдруг думается, что я многое упускаю. С головой окунаюсь в свои переживания, тайны, расследования, которые, возможно, даже не имеют смысла. А жизнь проходит мимо.
Но потом я вспоминаю о том, как рухнул мой мир в Северной Дакоте. Стоит ли тогда вообще что-то делать, чем-то всерьез заниматься, если все может испариться в любой момент?
– Да уж, ей влетело.
– Не то чтобы влетело, – вздрагиваю я и кладу сумку на колени. Я опять отключилась! С этим нужно что-то делать. – Но приятного мало. Оказывается, Норин и Мэри были в баре. Развлекались, как обычные люди.
– Вот видишь, а ты волновалась, – протягивает Мэтт. – Дело закрыто?
– Да. Займусь, что ли, биологией.
– Тебе бы не помешало.
– Ой, замолчи.
– Нет, я серьезно, Ари. Есть время подумать о себе. Как считаешь?
– Ты о чем? – скептически поглядываю на парня.
– Он предлагает тебе заняться каким-нибудь стадным видом спорта, – хихикает Хэрри, теребя замок молнии на кофте. – Глупости.
– Я предлагаю заняться чем-то, что отвлечет тебя от детективных расследований.
– Может, мне еще помпонами пойти махать? – прыскаю я и закатываю глаза. Меня всегда тошнило от этих анарексичек, которые специально записываются в группу поддержки, чтобы потом расхаживать по школьным коридорам в безумно коротких юбках.
– Какие помпоны? Ты и чирлидеры? Я бы посмеялся, – искренне улыбается Мэтт. Удивительно, неужели мне удалось его рассмешить?
– Что тебя так позабавило?
– Ты неуклюжая.
– Неуклюжая?
– А еще недисциплинированная, а в спорте это важно.
– Ну, по части дисциплины ты у нас мастер. А еще по части скуки. Занудства.
– Занудства? – восклицает Мэтт. – Я рационален.
– Рационален? Ты? Человек, который занимается стрельбой из лука? – Я покачиваю головой, а Хэрри прыскает со смеху. – Прости, но это не так.
– Меня записал отец.
– И «Пятьдесят оттенков» читала Джил. Мы все знаем, как ты любишь оправдываться.
Мэтт закатывает глаза.
– Ты бы и неделю не продержалась в группе поддержки.
– Чтоб ты знал, я занималась гимнастикой!
– И что?
– А то, что с дисциплиной у меня все в порядке.
– Так запишись. Давай! Хватит у тебя смелости? Я бы посмотрел на Ариадну Блэк, выкрикивающую на стадионе речовки.
– Глупые речовки.
– Ну, у тебя есть возможность это исправить.
– Боже, откуда ты такой взялся? Хэрри, его что, крестила сама дева Мария? Что не фраза – библейское наставление.
– Он постоянно ругает церковь, – заговорщицки шепчет Хэйдан, склоняясь ко мне, – и я начинаю думать, что делает он это специально, чтобы никто не догадался о его безмерной любви к Господу!
– О, ну это все объясняет!