— Мы собираемся проследить за моими тетушками.
Мэтт хлопает густыми, черными ресницами и переспрашивает:
— Что?
— Ты услышал.
— Зачем, Ари?
— Норин и Мэри-Линетт что-то скрывают. — Я пожимаю плечами. — Я хочу выяснить, что именно. Это важно.
— И делать это надо сейчас, да? — Парень хмыкает, передернув плечами. — Классика.
— В каком смысле?
— Вы не хотите справляться с проблемами утром, вам подавай драму.
— Я не виновата, что мои тети отправились, черт знает куда, именно в полночь.
— Но разбираться решила ночью. Ведь нельзя завтра спросить у них за завтраком: эй, а куда вы вчера уезжали так поздно? Надо пуститься, сломя голову, по ночной Астерии.
— И где гарантия, что они скажут правду? Я должна увидеть все своими глазами.
— Что ты собираешься увидеть, Ари?
— Мэтт, я не заставляю тебя идти с нами.
— Ответь. В чем дело? — Парень серьезно морщит лоб и глядит на меня пронзительно, мне даже не по себе становится. — Почему твои тети вообще ночью куда-то поехали?
— Это я и собираюсь выяснить. — Сглатываю и поправляю ворот куртки. Неожиданно на улице становится очень холодно, и я рада, что накинула ветровку. — Люди вокруг, то и дело шепчутся. Ты знаешь. А тети ничего мне не рассказывают.
— Может, им и нечего рассказывать.
— Я так не думаю. Они что-то скрывают, я хочу понять, что именно.
— Как? Мы уже пять минут стоим здесь. Если они куда-то и поехали, нам их уже не нагнать. Ты ведь это понимаешь?
— Поэтому я и написала Хэрри… Мэтт, я не хочу, чтобы у него были проблемы. — Я гляжу на парня и протяжно выдыхаю. — Но он знает, куда они направились.
— Что? — Удивляется парень. — Откуда? Он что — следит за ними?
Не отвечаю. Мне внезапно кажется, что лучше я оставлю последнее слово за Хэрри. Пусть сам попытается объяснить брату это странное недоразумение.
Неожиданно из-за угла, грохоча, выкатывается старый темно-синий пикап. Вот черт, от него больше звука, чем от падающего самолета! Я закатываю глаза. Отлично. Зарычав, машина тормозит перед нами с Мэттом, и из трубы со свистом вылетает черный дым.
О, Господи. Только идиот не заметит эту колымагу.
Хэрри довольно помахивает мне из окна.
— Садитесь! — Зовет он. — Ну же, давайте!
Забираюсь в салон. Мэтт запрыгивает рядом. Передние сидения тут совмещенные, и мы вполне спокойно помещаемся втроем. Я перевожу пронзительный взгляд на Хэйдана.
— Знаешь, «Гринпис», наверняка, уже выслал карательный отряд.
— И тебе привет, Ари.
— Серьезно, Хэрри, эта машина привлекает больше внимания, чем новенький Ягуар.
— Ну, я бы так не сказал. — Мычит он. — Я же рассказывал тебе о пикапе моего деда?
— О том, который восемьдесят третьего года?
— Шестьдесят девятого.
— Почти угадала.
— Эй, нам всем завтра в школу… — Сообщает Мэтт и разводит руками над приборной панелью. — Если вы решили поиграть в детективов, может, уже начнем? Первый час ночи.
Я закатываю глаза и смотрю на парня через плечо.
— Ты еще можешь передумать.
— Нет, Ари. — Глядя мне прямо в глаза, отрезает он. — Я не передумаю.
— Вы уже познакомились? — Спрашивает Хэрри и поправляет очки. — На самом деле, Мэтт не всегда был таким, Ари. Когда-то он любил …
— Хэрри, — резко отрезает парень и нагибается вперед, — поехали. Сейчас.
— Ладно-ладно, как скажешь.
Хэйдан выжимает газ, пикап с ревом трогается, а я искоса гляжу на Мэтта. Скулы он сжал так сильно, что выделяются желваки. Но почему? Что его так задело?
Хмыкаю и вновь перевожу взгляд на дорогу.
Странные ребята. Похоже, не существует семей, у которых нет тайн.
ГЛАВА 6. ГОРА СИМПЛЕГАД
Мы едем по плохо освещенной дороге. Фонари проносятся мимо. Радио работает так тихо, что слышен каждый проворот доисторических шин. Еще слышен стук моего сердца. Оно грохочет, будто сумасшедшее, где-то в горле. Но мне не страшно. Я в предвкушении.
В салоне пахнет моторным маслом. Я осматриваю старенькие сидения, на которых в некоторых местах образовались дырки, и хмыкаю. Наверно, рев двигателя должен меня до невозможного бесить. Эти древние чехлы. Хрипящее радио. Но мне на удивление хорошо. Люблю находиться там, где минуло столько лет, что сосчитать сложно. В этом есть нечто удивительное и загадочное. Начинаешь гадать: о чем говорили те парни, что сидели здесь в далеких семидесятых? Что их волновало? Что делало счастливыми? Какие фотографии хранились под козырьком? Диски каких групп копились в бардачке?