— Я не изменился, Хонор.
Но она только невесело улыбнулась в ответ и тихо произнесла:
— Зато изменилась я.
Глаза Тори отказывались открываться, но она различала за закрытыми веками движение и свет, слышала какие-то звуки, каждый из которых оглушительно усиливался. Затем наступила полная темнота, поглотившая все на свете. Пока Тори опять не пришла в сознание.
— Миссис Шайрах, оставайтесь с нами. Вы получили серьезную травму. Но мы везем вас в центр «Скорой помощи». Вы меня слышите? Сожмите мою руку.
Что за странная просьба? Но Тори повиновалась и снова услышала голос, который произнес, обращаясь уже не к ней:
— Она реагирует, доктор. Вот уже две минуты.
Тори попыталась облизать губы. Но язык словно прилип и отказывался ей повиноваться.
— Эмили, — тихо простонала она.
— Эмили? Она зовет Эмили. Кто-нибудь знает, кто такая Эмили?
— В доме никого больше не было.
На Тори снова опустилась темнота, из которой долетали до сознания время от времени обрывки слов.
— Нет-нет, миссис Шайрах, не пытайтесь пошевелиться. Мы должны привязать вас к носилкам. У вас огнестрельное ранение в голову.
Огнестрельное ранение? Дорал в лыжной маске? Драка с ним из-за…
Эмили! Ей надо попасть к Эмили!
Тори попыталась сесть, но не смогла. О боже, снова наступает эта ужасная темнота.
Когда Тори снова вынырнула на поверхность, за закрытыми веками горел яркий свет. А вокруг что-то происходило. Но у Тори было странное ощущение, что она словно плывет над всем этим, наблюдая со стороны.
А это кто там? Боннел? Но почему у него на лбу какой-то дурацкий бинт? И почему уши в крови?
Боннел сжал ее руку:
— Милая моя, кто бы ни сделал это с тобой…
Он плачет? Боннел Уоллес? Тот самый Боннел Уоллес, которого она знала, умеет плакать?
— Все будет хорошо. Клянусь тебе. Я обо всем позабочусь. Ты выживешь. Ты обязана выжить. Я не могу тебя потерять.
— Мистер Уоллес, нам пора везти ее в операционную.
Тори почувствовала, как губы Боннела коснулись ее губ.
— Я люблю тебя, родная моя. Я очень тебя люблю.
— Мистер Уоллес, пожалуйста, отойдите.
— Она выживет?
— Мы сделаем все возможное.
Ее увозили от него, но Боннел держал ее за руку, пока его не оторвали насильно.
— Я люблю тебя, Тори!
Тори пыталась преодолеть наплывающее забытье. Но темнота снова окутывала ее. И все же Тори беззвучно кричала: «Я тоже, я тоже люблю тебя, Боннел!»
Кобурн упрямо намеревался продолжать шоу одного актера, и Гамильтон должен был успеть остановить его, пока не случилось непоправимое. Смерть Тома ван Аллена не убедила Кобурна в невиновности агента, поэтому для Гамильтона было особенно важно переговорить с его вдовой и попробовать выяснить, что она знала. Если вообще что-то знала.
Но когда Гамильтон со своей командой прибыли к дому ван Алленов, там, как он и предполагал, не было никаких других машин. Вдова проводила ночь в одиночестве. Но не спала. Внутри горел свет.
Гамильтон вышел из джипа, прошел по дорожке к дому, позвонил в дверной звонок и стал ждать.
Когда никто не ответил, он подумал, что, может быть, Дженис, в конце концов, все-таки спит. Возможно, в доме не выключали свет, потому что сын ван Алленов нуждался в круглосуточном уходе.
Он снова позвонил. Затем постучал.
— Миссис ван Аллен! Это Клинт Гамильтон! — прокричал он сквозь деревянную дверь. — Я знаю, вы переживаете трудные времена. Но мне очень важно поговорить с вами прямо сейчас.
Ответа по-прежнему не последовало. Гамильтон попробовал дверь. Она оказалась заперта. Он достал сотовый, покопался в контактах и нашел домашний номер ван Алленов. Нажал на кнопку и вскоре услышал, как звонит телефон внугри дома.
После пятого звонка он отсоединился и крикнул, обернувшись к джипу:
— Тащите что-нибудь из инструмента. Будем взламывать.
Группа ребят из спецназа присоединилась к нему через несколько минут.
— Это не нападение. Миссис ван Аллен сейчас переживает трудный период. И в доме беспомощный мальчик. Так что аккуратнее.
Им потребовалось несколько минут, чтобы справиться с входной дверью. Гамильтон прошел вперед. Остальные рассыпались по комнатам.
В конце широкого главного коридора Гамильтон обнаружил комнату Ленни. Здесь царил сладковатый неприятный запах, какой бывает только в комнатах прикованных к постели. Но, кроме больничной кровати и всяких медицинских аксессуаров, все здесь было абсолютно нормальным. Работал телевизор. Лампа отбрасывала успокаивающий неяркий свет. На стенах висели картины, посреди комнаты лежал цветной коврик.