-- Кроот, не гуунди! Даавай о дееле!
-- Есть, о деле, товарищ майор! -- снова слизнул он капли. -- Сегодня, во втором часу ночи, у Клыка в отряде сбор был. Точнее, мужики, кто в авторитете, собрались, чтоб Клыка про "бабки" пытать. Он побожился, что с "общаком" все путем. Сказал, что, значит, завтра весточка будет, хотя он, мол, и без весточки
Серебру верит...
-- Кому? -- не сдержался Сотемский.
-- Серебру... Он так сказал...
-- Ты сам слышал?
-- Я дневалил... А они в каптерке... Но я знаю место, где дырка и все слышно...
-- Кроту можно верить, -- сипло вставил начальник и закашлялся. -- Я с вами, урками, сам скоро туберкулез схлопочу...
Лицо зека после похвалы стало еще заостреннее. Он будто бы хотел всем своим существом дотянуться до тела начальника, стать к нему еще ближе, чем до этого.
-- Так вы меня в больничку, товарищ подполковник, а? -- Украл он с верхней губы бисерную полоску.
Начальник, притворившись, что не слышит, чуть согнувшись, смотрел на улицу через грязное мутное оконце и, наверное, видел что-то важное, хотя вряд ли мог хоть что-то разглядеть. Сотемский вдруг ощутил, что подполковнику неприятен весь этот разговор. Как бы там ни было, но в конечном итоге по нему приезжий из Москвы, из самого МВД, узнавал об отсутствии порядка в колонии, и хоть был этот приезжий как бы и не свой, не уировский *), вряд ли это самокопательство пошло бы на пользу его карьере.
__________
*) Уировский -- от УИР (управление исправительных работ).
-- Что они еще говорили? -- на правах самого заинтересованного человека спросил Сотемский.
Серенькие глазки Крота стрельнули по лицу начальника, но тот упрямо все высматривал и высматривал что-то в разрывах между грязными пятнами на стекле, и он все же решился ответить незнакомцу со смоляными, но, кажется, уже давненько не мытыми волосами.
-- Они должностехи делили, гражданин начальник...
-- Какие?
-- Ну, у себя, в верхушке...
-- Это ваши дела, -- поморщился Сотемский. -- А что-нибудь еще про этого... Серебра они не говорили?
-- Не-ет...
-- А про курьера?
-- Я же сказал, гражданин начальник, про должности... Мне бы в больничку...
Сейчас на его верхней губе лежали самые крупные за все время разговора капли, и Сотемский понял, что уже ничего, кроме этих капель, не выжмет из заключенного.
-- Вы мне обещали "Дело" Клыкина показать, -- напомнил он начальнику.
-- "Дело"? -- наконец-то распрямился подполковник. -- Это можно.
-- Раазрешите скоомандовать, чтооб приинесли? -- выпятив живот, принял строевую стойку майор.
-- Давай.
Майор беззвучно выкатился из посудомойки. В тишине, оставленной им, стало слышно, как шуршат по сухому алюминиевому днищу логуна с надписью "Отходы" тараканы.
-- А про курево ты узнал? -- хмуро спросил начальник.
-- Так точно, гражданин начальник! На воле Клыку "Донхвыл" глянулся...
-- "Данхилл", балда!
-- Ну да! Вот он!.. Он и тут их смолил. Но на днях закончились они... Вот... В больничку бы...
-- Может, и правда, это только курево? -- повернув к Сотемскому красное лицо, спросил начальник. -- Мало ли какие у авторитетов слабости...
-- Он имеет право забрать весь рюкзак сразу? -- выстрелил вопросом Сотемский.
-- Нет. Не положено. Три пачки выдадим. Остальное -- по надобности. Но тоже не больше, чем по три пачки.
-- Значит, нужно проверить те три пачки, что он выберет из рюкзака сразу.
-- Так надо?
Лоб начальника собрался в столь густую сетку морщин, что Сотемскому стало жаль его. Кажется, даже слышно стало, как заныла сплющенная кожа. Хотя это ныли голодные кишки Крота. Но Сотемский не знал об этом и, глядя на музыкальные морщины, ответил им:
-- Надо. Очень надо.
-- Значит, выдадим и сразу отберем?
-- Нет, это слишком грубо. Может сорвать всю операцию. Нужно... Нужно их на время изъять. Совсем на короткое время...
-- Стянешь, Крот? -- повернулся к зеку начальник.
У того сразу сверкнули бисерные полоски пота на крыльях носа и во впадинах висков.
-- Гра... гражданин начальник... То... товарищ подполковник, он же меня, ежели узнает... Он...
-- Ты чего стонешь? Может, ты не по сто пятьдесят восьмой срок тянешь?
-- Так точно! По сто пятьдесят во... Но, гражданин на...
-- Ты ж, Крот, в поездах сумки и чемоданы тырил, а какие-то три говеные пачки не сможешь? Ты что -- фраер гнутый?
-- Я -- не фраер, -- вяло возразил Крот. -- Вы же сами, гражданин начальник, знаете, кто я...
-- Знаю. Мужик, ломом подпоясанный.
-- Так точно, гражданин начальник. Я -- не шнырь, не чушка, не козел...
-- Потому и прошу. Стянешь?
-- На пять минут, -- вставил Сотемский.
-- Хоть убейте, не могу!
-- Ладно, иди, -- небрежно махнул рукой начальник. -- Что-нибудь придумаем...
-- А в больнич...
-- Я сказал, иди!
Согнувшись в китайском поклоне, Крот спиной отступал к двери, пока не наткнулся на нее. Его лицо из заостренного стало длинным и серым, как стекло в посудомойке. Он отдал товар, не получив за него ни копейки. Если бы начальник присмотрелся к его глазам, то заметил бы в них ненависть, но он никогда не смотрел в глаза зекам. Он пришел в колонию за звездой полковника и заключенных терпел как ненужный, но прилагаемый к будущему званию довесок.
-- Идемте ко мне в кабинет, -- предложил он Сотемскому. -- "Дело" Клыкина уже у меня на столе. Майор -- шустрый парнишка...
Глава двадцать четвертая
ТЕРПКИЙ ЗАПАХ "ДАНХИЛЛА"
До этой минуты Сотемский считал, что седой курьер -- двойник пахана зоны. И только когда в комнату, где он сидел в обнимку с рюкзаком, сержант-контролер ввел Клыкина, понял, что все фотографии врут.
Лицо человека -- не плоское черно-белое создание, а постоянно изменяющаяся планета. Каждая прошедшая секунда делает его иным, хоть на йоту, хоть на микрон, но иным. Чуть круче ложится изгиб морщинки, чуть ниже сдвигается волосок на виске, чуть выше вскидываются ресницы -- и уже нет прежнего лица, уже перед тобой другой человек. Только неподвижное фото могло обмануть Сотемского.
Похожий по снимку курьер оказался на полголовы ниже Клыкина. Глаза -чуть серее, седина -- чуть более прорежена последними черточками черных волос, крылья носа -- чуть ниже опущены. К тому же курьер со вчерашнего дня не брился, и оттого выглядел старше и изможденнее своего дружка.
-- С прибытием, -- пожал ему руку Клыкин, вроде бы не замечая лежащий на скамье рюкзак.
-- Здорова.
-- Как там житуха на воле?
-- Полный беспредел.
-- Десять минут, -- хмуро напомнил сержант-контролер.
-- Нам и пятака хватит, -- не оборачиваясь, огрызнулся Клыкин.
Неделю назад он наголо обрил голову, и короткий седой ежик на его округлой голове смотрелся насыпанными хлебными крошками.
Под хлопок двери он сел за стол, сколоченный из толстенных досок, но руки на него не положил. Масляная краска, которой покрыли доски месяц тому назад, упрямо не хотела сохнуть. Гости комнаты посетителей уже оставили на ней свои отпечатки пальцев и следы локтей. Курьер, сидящий напротив Клыкина, тоже не стал моститься руками на плаху.
-- Вот такие, значит, дела, -- посмотрел он вправо, туда, где
между листьями герани в ободранном кашпо чернел глазок.
Сотемскому почудилось, что он взглянул прямо ему в глаза. Взглянул
с насмешкой, которую не могла скрыть даже щетина.
-- Заезжал к пацану? -- блеснув стальными зубами, спросил Клыкин.
Уперевшись локтем левой руки в бедро, он водил тыльной стороной пальцев по подбородку и про себя напевал что-то нудное и протяжное. Вся его фигура казалась расслабленной, но кулак правой руки, прижатый к боку, побелел до того, что уже напоминал комок снега, а не кулак.