-- Как договорено было, -- шмыгнув носом, ответил курьер.
-- И что?
-- Без лажи.
-- Башку на отсечение дашь?
-- Ну, Клык, ты гонишь! Я за маму родную не дам, а тут...
-- А с кем базар имел?
-- С начальницей.
-- Сухая тетка?
-- Под нафталином.
-- И что?
-- Фотку показала... Во-от... Так, еще по мелочам поспрошал. Вроде сходится...
-- От меня погонишь в колонию, где он срок тянул.
-- Зачем?
-- Я потом фамилию дам, с кем стыкнуться. С ним тоже побазаришь...
-- Недоверчивый ты стал, Клык.
-- Время такое. Раньше точно знал, откуда подляну ждать. Теперь -- не знаю. Мелкоты развелось. И все шустрят по-черному. Если б не Косой с его болячкой, я б этого сопледона и близко к конторе не подпустил.
-- Все равно кому-то петь надо...
-- Время вышло, -- обозначил свой приход сержант-контролер.
-- Ты чего, начальник, мы ж только минуту сидим! -- вскочил курьер.
-- Время вышло, -- упрямо повторил он, и пальцы громко хрустнули на черном тельце рации.
-- Я еще посылку не отдал, -- потянулся к рюкзаку курьер.
-- Что у тебя там?
-- Сигареты, колбаса, чай.
-- Только в присутствии дежурного помощника начальника колонии.
-- А где он?
-- Сейчас вызову.
-- Расстегивай, -- не вставая, приказал курьеру Клыкин. -- Пусть ковыряются, раз положено...
Майор с огромной повязкой на рукаве вкатился в комнату так же бесшумно, как и выкатывался из посудомойки. Только теперь у него было лицо человека, которому нестерпимо не хочется делать неинтересную работу.
-- Что тут у вас?
-- Посылка, -- с такой же леностью в голосе пояснил сержант-контролер.
Сержант был худым и длинным, но рядом с майором, который уступал ему в росте голову, казался еще выше и еще худее.
Курьер уже успел выложить на скамью, на которой еще недавно сидел, два батона сырокопченой колбасы, банки тушенки, рыбных консервов, пачки чая, сигарет "Данхилл". На вокзале в камере хранения в рюкзаке были только сигареты и что-то из одежды. Сотемский смотрел на банки, до боли вдавив бровь в обод глазка, и с неприятным чувством ощущал, как резко усложнялась задача.
-- Это много, -- облизнув пухлые губки, вяло произнес майор.
-- А сколько можно за раз? -- сделав невинное лицо, спросил курьер.
Короткими пухлыми пальчиками майор переложил норму на левый край скамьи и сверху прикрыл банки красной стопочкой из трех пачек. Получилось что-то похожее на пирамиду древних майя. Курьер, скорее всего, ничего не знал о майя, потому что сравнил горку с другим:
-- Это ж пионерская норма, а тут здоровый мужик...
-- Не ной, -- укоротил его Клыкин. -- Раз положено, значит, кранты. Если б все как положено делали, беспредела бы в стране не было...
-- Ладно, -- вздохнув, согласился курьер. -- Я только эту пачку заменю, -- взял он в руки верхний "Данхилл". -- Сплющил, видать. А это же целых две сигареты...
-- Быстрее меняй, -- все тем же безразличным голосом потребовал сержант-контролер.
Только теперь Сотемский заметил, какие жадные взгляды бросает он на деревянный батон колбасы. Небось в семье такую роскошь уж несколько лет не ели.
-- Вот, -- плавно опустил на горку новую пачку курьер и прикрыл ее ладонью. -- А остальное куда девать?
-- Остальное оприходуем по акту. И будем выдавать. По норме, -разъяснил майор.
Захрипевшая на его груди рация плохо узнаваемым голосом подполковника, начальника колонии, потребовала:
-- Ар...аев, ты в ко...нате сви...аний?
-- Таак тоочно! -- уткнув подбородок в рацию и сделав таким образом целых три складки на шее, с финской страстью удваивать буквы отрапортовал майор.
-- Клы...ин еще та...ам?
-- Таак тоочно!
-- Ко мне е...го!
-- Еэсть!
-- Это еще зачем?! -- под хруст коленок медленно встал со скамьи Клыкин.
-- Приийдешь -- уузнаешь!
"У" получилось у майора до неприличия протяжным, и Клыкин чуть не огрызнулся: "Не вой!" Что его сдержало, он так и не понял. Начальника колонии он воспринимал так же, как угрюмо сопящего в углу комнаты сержанта-контролера, то есть никак. Если бы позвали из жилзоны, то он бы с коечки даже ноги не опустил. Но справа стоял курьер, а возле него на скамье лежала передача с воли, и нужно было на время стать слабее, чем он был до этого, чтобы потом стать еще сильнее.
-- Ладно. Пошли, майор, -- кивнул он на ободранную дверь. -- Подожди меня здесь.
Это уже адресовалось курьеру. Тот послушно кивнул, проводив спины Клыкина и майора, и сразу вздрогнул от вскрика сержанта-контролера:
-- Ну ты глянь, падлюка, опять залез!
Курьер обернулся к окну, при взгляде на которое ошалело вскинулись брови сержанта, и сквозь серые сухие полосы увидел огромного кота, бредущего по вспаханной контрольно-следовой полосе между заборами колонии.
-- Вот, гад! -- дернулся сержант. -- Щас прыгнет на сетку, систему замкнет... Надо сказать охране на вышках... Идемте!
-- Куда? -- не понял курьер.
-- Со мной! В дежурку!
-- А тут... еда и вообще...
-- Сюда никто не зайдет!
-- Я лучше заберу...
-- Некогда! Идемте быстро, а то кота током убьет!
Сержант за шиворот вытолкнул из комнаты курьера, и тут же в нее вошли Сотемский и начальник колонии. Сотемскому в ноздри ударил резкий запах пота. За стенкой было суше и приятнее. Он будто бы смотрел фильм. А когда оказалось, что нужно самому стать героем этого же фильма, его удивило столь резкое отличие между ролью зрителя и ролью участника. Наверное, попади он в кабак из "Неуловимых мстителей", любимого фильма детства, и вместо хитрой улыбки цыгана и бумажек на донышках кружек заметил бы уже иное: густой запах пота, едкую вонь самогонки и кирзачей.
-- Эту он подменил, -- взял верхнюю пачку "Данхилла" начальник колонии.
-- Разрешите? -- вежливо отобрал ее Сотемский.
И тут же резким движением сорвал с пачки целлофан. Он хрустел, будто свежий снег. Сунув неподатливый комок в карман, Сотемский открыл пачку, высыпал сигареты на подоконник, отковырнул ногтем уголок бумажки с донышка и сразу ощутил, как радостно забилось сердце.
-- Ксива? -- понимающе спросил начальник колонии.
-- Сейчас посмотрим.
Дрожащими пальцами он аккуратно достал бумажку и развернул. От нее пахло французскими духами. Красивые принтерные буквы распечатки лежали на бумажке плотно и казались выстроенными в ровные ряды воинскими колоннами, готовыми идти маршем на победный парад.
"Расписка.
Я, Серебровский Леонид Венедиктович, даю расписку в том, что мною получены от Клыкина Виктора Ионовича 1 (один) миллиард 137 (сто тридцать семь) миллионов рублей".
Размашистая подпись Серебровского тянулась от левого края бумажки к правой. Казалось, что если бы можно было, он бы зачеркнул эту записку, и только чудовищное усилие воли удержало его от этого.
-- Вызвать их сюда и предъявить улики? -- прокашлявшись, спросил начальник колонии.
-- Я не имею таких полномочий, -- оторвал глаза от бумаги Сотемский и посмотрел на полосу за окном, по которой все так же разгуливал котяра.
Но ни свежевспаханной полосы, ни кота он не увидел. Перед глазами стояла страница из "Дела" Клыкина, точнее, характеристика на него примерно десятилетней давности. Одна ее строка, будто надувшись и став крупнее, четко выделялась на фоне других.
"Заключенный Клыкин В.И. совместно с его дружком заключенным Сребрянским Л.В. организовал сбор денег с заключенных первого, второго и четвертого отрядов под высокие проценты, а после того, как администрацией ИТК была сорвана попытка построения финансовой "пирамиды" внутри учреждения, устроил драку в помещении хозблока с контролерами ИТК".
От Сребрянского до Серебровского лежала дистанция всего в две буквы. Конечно, это могло быть чистым совпадением, но уж больно похожи оказывались инициалы. Колония, в которой промышляли последователи "МММ", располагалась в уральской тайге, и Сотемский неприятно поежился, представив, что после доклада Тимакову придется ехать еще и туда.