Леонард отстранился.
– Потом вернетесь сюда, и мы займемся телом.
Едва удержавшись на затекших ногах, мадемуазель де Фредёр поднялась. Она еще раз взглянула на Леонарда в надежде услышать от него слова успокоения или поддержки, но тот уже отвернулся. Тогда, притворив за спиной дверь, Хелена заторопилась в сторону своей спальни.
После того как девушка ушла, Леонард продолжил скидывать в охапку вещи покойной. И, задумавшись, стал напевать себе под нос какую‑то песенку.
Аркан IV
Кончина отца в свое время стала для Леонарда довольно запоминающимся событием. Не ошеломляющим, не пугающим. Именно запоминающимся.
С раннего детства неотъемлемой частью жизни для Леонарда стали чужие смерти, вследствие чего те воспринимались как нечто должное. Сколько он себя помнил, каждое воскресенье отец перед обедом выпивал в память о тех, кто умер в течение недели. Потом родители молились за ту часть отцовских клиентов, которых тот хоронил, и тех, кто обратился с просьбой подготовить усопших. Сам Леонард тогда просто сидел, послушно сложив руки, и ждал, когда можно будет взяться за вилку и нож.
Иногда мать пекла пироги и прочие сладости на поминальные столы потерявших детей или тех, кто особенно страдал от горя. Но в самом Леонарде их поступки ничего не вызывали, чужое горе никогда не откликалось в груди спазмом. Мальчик видел, сколь болезненными для родителей оказывались отдельные смерти, с какими лицами они переглядывались после очередных похорон. И с детской уверенностью он находил это глупым – зачем оставаться на подобной работе, если, возвращаясь с нее, так убиваешься?
Сам он никогда не стремился наполнять свою жизнь одной бессмысленной скорбью.
Еще ребенком Леонард часто коротал дни в конторе отца, разглядывая инструменты и ряды склянок с неизвестными надписями. Там всегда стоял запах спиртового раствора и пыли от засушенных цветов в вазах, навевавших мальчику скуку. Развалившись на предназначенном для клиентов диване, он часто донимал отца расспросами.
– Зачем вообще нужны похороны? Покойника уже не обрадует красивая одежда или цветы, он ничего не чувствует.
– Похороны нужны живым, а не мертвым, – спокойно отвечал его отец, склонившись над каким‑нибудь телом. – Каждому хочется запомнить близкого человека прекрасным. К тому же как знать, возможно, и с того света они могут почувствовать нашу заботу о них.
– Мне кажется, вы говорите так, потому что это ваша работа.
– Ты должен уважительнее относиться к смерти, сын. – Тон мужчины стал холоднее. – Каждый заслуживает достойной кончины.
И уходя на улицу, раздраженно хлопая дверью, мальчик всякий раз думал: «Какая разница, если все эти тряпки проедят черви».
Но иногда визиты в бюро отца проходили куда интереснее – такое случалось, если старший Гобеле ненадолго отлучался на улицу. У Леонарда в такие дни появлялось от нескольких минут и иногда до целого часа, когда он мог остаться с мертвецами наедине и рассмотреть трупы поближе.
Склоняясь над телом, он с интересом тыкал пальцем в холодную одеревенелую плоть, водил пальцем по сомкнутым и иногда зашитым губам, аккуратно приподнимал покойникам веки. Несколько раз, принося с собой на обед кусок пирога или булочку, он ел их прямо над гробом, отчего крошки падали на лицо и волосы мертвеца, не вызывая у мальчика и тени брезгливости. Пару раз Леонард, изнуренный играми и учебой, даже засыпал у покойников на груди, за что всегда потом был наказан.
Но обучение в школе постепенно отнимало все больше времени и энергии, отчего наносить визиты к отцу на работу Леонард в какой‑то момент перестал вовсе. Основной период взросления он по воле случая проводил вдали от ритуальной конторы. В течение нескольких лет он даже осознанно сторонился этого места, не в силах объяснить причину внезапного отвращения.
До поступления в университет мертвецы на время оставили Леонарда в покое. Чтобы затем вцепиться холодными пальцами в его шею и не выпускать уже никогда.
В начале пятидесятых, когда Леонард уже учился в Парижском университете Декарта, он часто захаживал в один из ближайших ресторанчиков на улице Месье-ле-Пренс, чтобы выпить там пустой кофе, а если везло – что‑то из уцененной выпечки, оставшейся с прошедшего дня. Экономный в пору студенчества, месье Гобеле ходил туда не столько за ужином, который он вполне смог бы приготовить и сам. После восьми часов, проведенных среди серного душка от раствора киновари, едких запахов спирта и скипидара, которые он вливал трупам под кожу [58], особенно странно было окунаться в запахи живого человеческого быта. Запеченная утка, свежий багет с чесноком, молотый кофе и смешанный с запахом пота парфюм. Все они казались диковинными и были Леонарду будто в новинку. После анатомического кабинета он ощущал себя кем‑то или чем‑то чужим в этом скоплении людской суеты.
58
Данным способом проводилось бальзамирование трупов вплоть до введения в медицинскую практику второй половины XIX века формалина.