– Выходит, смерть знакомых дается вам легче? Ох уж нравы юных девиц.
– Прекратите нести эту чушь! – Хелена все не могла успокоиться. Ее голос срывался. – Сейчас можно было решить все иначе, я не просила сразу стрелять!
– Устроить исчезновение двух гостей проще, чем публично оправдываться за одно убийство. Жаль, что вы не понимаете этого. – Леонард вздохнул. – Или у вас появилась идея, почему мы избавляемся от вещей человека, который пропал во время праздника? Тогда можете сейчас же рассказать отцу. Только облегчите работу жандармам.
От слов Леонарда у Хелены перед глазами вновь пронеслись события последних часов: пустой коридор, мрачная душная комната. Смех, чужие холодные руки на собственной шее. А следом – кровь на стенах и одежде. И улыбка на искаженном смертью лице, которая преследовала ее даже сейчас, когда труп был надежно спрятан.
Страх, смешанный с отвращением, вновь подступили к горлу. Не в силах ни сглотнуть этот ком, ни ответить Леонарду на колкость, она молча запрокинула голову.
Прямо над ними луна склонила свою посмертную глиняную маску. Заплывшие пустые глазницы безжизненно смотрели куда‑то сквозь них. У Хелены были веские основания винить этот прибитый к небу труп во всех своих бедах. Ей хотелось услышать ответ хоть на один из своих вопросов прямо оттуда, сверху.
Но никаких ответов не последовало.
Аркан I
Попади мадемуазель де Фредёр к врачу своевременно, на вопрос «Когда у вас начались проблемы со сном?» она с уверенностью бы ответила, что ровно два месяца назад, семнадцатого июня. Если быть совсем точной, где‑то без десяти полночь – в то время она имела привычку ложиться особенно поздно.
Но едва ли был шанс предотвратить это вовремя. Поначалу новая жизнь походила на одну из тех романтичных историй, написанных размашистым почерком, что Хелена видела в альбомах знакомых девиц – по старой памяти их еще бездумно называли подругами.
Той ночью пламя свечей, тонкое и высокое, привычно подрагивало от ветра. Свет наполнял комнату скользящими бликами, попадая на стеклянные подвески на канделябрах, висящие на зеркале бусы, сосуды с маслами и туалетной водой. Это было похоже на озерную гладь с мелкой искристой рябью. Доска для шахмат с тонкой росписью лежала раскрытой на небольшом столике, и резные фигуры казались живыми.
Хелена подошла к трюмо и с будничной озадаченностью стянула сорочку в области талии. Вид привычно расстроил: округлостей, обещанных гувернантками в детстве, так и не появилось, а рельеф обтянутых кожей ребер сгодился бы для гипсового слепка. Зеркала Хелена никогда не любила: отражение вызывало в ней лишь чувство подавленности. Однако смотрелась в них девушка как можно чаще, с особым мазохистским удовольствием отмечая все изъяны и недостатки. Она понимала, что стала жертвой огромной природной несправедливости, так что жалость к себе была давно ей знакома. Какое чудо должно произойти, чтобы хоть кто‑то увидел в ней женщину? Ей не дано было это понять.
Тело. Фигура. Емкость. Она пыталась смириться с тем, что никогда не станет предметом чьей‑то влюбленности, но в душе это глубоко удручало ее. Временами Хелена сама себе казалась полой змеиной кожей – ей не хватало чего‑то настоящего и живого внутри высохшей змеиной трухи.
Уснуть не получалось. Казалось, из распахнутых окон веяло не свежестью, а опаляющим жаром, словно из печки. Хелена уже вся извелась, ей было неудобно и душно, а мятая простыня впечаталась в кожу.
Чтобы отвлечься от изнеможения, свойственного летним ночам, Хелена разлеглась на кровати и выдохнула. В голове возникли чудесные нечеткие образы: двое юношей навели друг на друга мушкеты, готовые стреляться за право быть ее спутником жизни. За их спинами шелестят красные клены, а сама девушка бежит в черном… нет, в белом шелковом платье, ведь ей одной по силам прекратить их вражду. И когда она останавливает их взмахом руки, мужчины бросаются в ноги и наперебой признаются ей в своих трепетных чувствах. Предаваться подобным фантазиям, различным вариациям одного и того же сюжета всеобщей любви, было приятно и спустя годы: по телу разливалась сладкая нега и от невольной улыбки подрагивали уголки губ.
Перед тем как наконец провалиться в сон, ей показалось, что люстра кружилась, как украшение над детской колыбелью, а дверь, отворяясь, скрипнула.
Не успев до конца проснуться, Хелена почувствовала, что ей очень холодно. Пальцы на ногах онемели, неприятно ныл копчик. «Чудесно, я застудила спину, нужно хотя бы закрыть окно», – подумала она сквозь ускользающий сон и перевернулась на другой бок. Голова заболела от столкновения с жесткой поверхностью. Подушка куда‑то пропала. Рукой она пошарила рядом с собой, но пальцы скользили по холодной твердой поверхности. Наконец она поняла.