– Я уже успел сделать наброски и смогу предоставить свои работы раньше остальных художников, – ответил мужчина и лишь затем обратился к Хелене: – Ив Реверди, мадемуазель.
Лицо месье Реверди обладало сдержанной, свойственной лишь довольно зрелым мужчинам красотой: обточенные возрастом скулы, спокойный взгляд из-под густых бровей. Хелена невольно уставилась на Ива, но в ответном взгляде читалась лишь готовность к соперничеству. Она сразу потупилась.
– Так что, как видите, мисс, коротаем вечер за литературными дискуссиями и карточной игрой, – продолжал Дуэйн с довольным видом. – Надеюсь, вид нашего пасьянса вас не слишком шокирует. Едва ли вы застали время, когда подобный досуг оставался законным [37].
– Вовсе не шокирует, – призналась Хелена без задней мысли, – я не в первый раз вижу карты.
– Неужели? В таком случае, вы обязаны рассказать, где смогли с ними свидеться.
– Я… я на них гадала.
С тревогой девушка ощупала колоду в своей сумочке. В последнее время она нигде не появлялась без карт, но брала их скорее в силу привычки. Представить, что ей придется ими воспользоваться в новой компании, мадемуазель де Фредёр смогла бы только в кошмаре.
Разумеется, Хелена могла также сослаться на случай с Эмилем, но упоминать о знакомстве с семьей бывших крестьян в собравшемся обществе ей не хотелось. А еще она могла не заводить разговор о картах вовсе – но это Хелена поняла слишком поздно.
От этого признания Ив недовольно скривился, а Дуэйн, заметно оживившись, привстал.
– Жанна! – крикнул он с саркастическим вызовом в голосе. – Поведайте мне на милость, как вы познакомились с этой гадалкой?
– Гадалкой? Я не знала, это очень занятно.
Взяв у слуги бокал вина, мадам де Турбе плавно поднялась и подошла к игральному столу. Пласид с тревогой следил, как Жанна нависает над его дочерью и протягивает ей ладонь.
– Возможно, вы бы и мне могли рассказать что‑нибудь, мадемуазель провидица?
Стиснув зубы, Хелена достала карты и принялась тасовать, стараясь скрыть от столпившихся вокруг людей дрожь в руках. В нее впивалось множество едких выжидающих взглядов. Жанна вызывала в ней благоговейный трепет. В ее присутствии девушка чувствовала себя какой‑то особенно маленькой и жалкой.
Мадемуазель де Фредёр бросила на стол карты с пятью мечами, солнцем и дамой, держащей в руках горящий факел. Внезапно девушке захотелось переступить через свое оцепенение и хоть чем‑нибудь уколоть Жанну.
– Я вижу большое будущее, мадам де Турбе, но заслуги вашей в этом не будет. – На миг Хелена поджала губы, чтобы едва не выплюнуть следующую фразу: – Единственное, что вы будете делать на пути к роскоши – использовать людей вокруг.
Тонкая бровь Жанны дернулась, но потом женщина улыбнулась, оголяя ряд ровных зубов.
– А разве есть для женщины лучшее будущее?
В гробовой тишине и с нарочито торжественным видом Жанна протянула свой неначатый бокал с вином Хелене.
– Мне бы хотелось за это выпить, мадемуазель провидица, наудачу.
В бокале – багряное отражение лица девушки. Хелену окатило холодом парализующего ужаса. Видение, настигнувшее ее после падения в Сену; кошмар во время болезни. Первый тревожный сон и это мерзкое липкое чувство, когда что‑то красное и теплое покрывает пленкой все тело. Воспоминания рухнули на нее разом столь сильно, что с трудом удалось удержать равновесие.
– Я н-не пью красное, – тихо ответила Хелена, будучи не в силах отвести взгляда от винной глади.
– Ну уж нет, милочка, сейчас у вас нет возможности отказаться, – внезапно вмешался Дуэйн, – если вы не хотите обидеть хозяйку, разумеется.
Мадемуазель де Фредёр выхватила у Жанны бокал и, запрокинув голову, осушила его под одобрительный галдеж остальных визитеров. Уже в который раз спиртное становилось для Хелены единственным способом заглушить ту тоску, что возникала при мысли о текущем ее положении.
Качнувшись, девушка свалилась обратно в кресло и сразу обмякла. По венам растекалась приятная слабость, уходила на второй план неприязнь, ненадолго вспыхнувшая к хозяйке. Подняв к стоящей над ней Жанне голову, Хелена испытала лишь граничащее с восторгом почтение. Если выпить еще пару бокалов, в мыслях все затуманится окончательно, и мадемуазель де Фредёр уже предвкушала состояние, во время которого полотно восприятия разорвется на пестрые рваные клочки.
Присутствующие постепенно стекались к карточному столу, и даже сквозь кресло Хелена чувствовала покалывание от десятков направленных ей в спину взглядов.