Девушка осознавала, что все меньше контролирует собственное поведение. Стоило мадам де Мартьер поднять бокал, как Хелена едва не лишилась чувств. Разумеется, это не шло в сравнение с днем ссоры с Камиллой. Но что, если впоследствии все станет намного хуже?
– Дурнота часто наступает от голода, моя волшебная, тебе стоило что‑нибудь съесть.
Люцилла нависала у девушки над головой. Лицо женщины выражало смесь печали и какой‑то щемящей нежности. Хелена не поняла причин подобного настроения.
– Спасибо, мадам, но все в порядке. – Мадемуазель де Фредёр с трудом поднялась. – У меня это после болезни. Отдохну и пройдет.
– О твоем здоровье я осведомлена, а потому и настаиваю, чтобы ты поела. – Мадам де Мартьер мягко улыбнулась. – Тебе не стоит так меня сторониться, моя волшебная, мы ведь не чужие друг другу.
– Наверное, вы получали много писем от отца? Это он вам рассказывал?
– И это тоже. Но не делай вид, будто не поняла меня, будь любезна.
Хелену вновь окатило холодом. Она испуганно уставилась в лицо своей тети. Боясь того, что ослышалась, и того, что разобрала слова правильно.
– Именно так, – спокойно ответила на немой вопрос женщина. – А теперь тебе стоит вернуться и поесть, месье де Фредёр очень волнуется. Нам о многом стоит поговорить, но то позднее, когда ты будешь чувствовать себя лучше.
Сощурившись от улыбки, Люцилла осмотрела племянницу с головы до ног и степенно направилась в сторону дома. Пока высокий силуэт не скрылся в здании особняка, Хелена была не в силах пошевелиться.
На ватных ногах мадемуазель де Фредёр вернулась домой. Тело все еще было охвачено непомерной слабостью, и потому, стоило девушке пересечь порог, она налегла на Люси, заставляя ту придержать госпожу.
Повиснув на служанке, Хелена приподняла голову и осмотрелась: Люциллы нигде поблизости не было, а сквозь арку виднелась часть еще не убранного праздничного стола. Услышав в прихожей грохот, из столовой выбежал Пласид. При виде дочери он замер и окончательно растерялся, не догадавшись перехватить ее у надрывающейся экономки.
– Дорогая, с тобой что‑то случилось? Тебе плохо, нужно вызвать врача?
– Ровно стоять тяжело, у меня голова кружится. Я бы хотела пойти полежать и, если можно, предпочту поесть у себя. Накроете лучше в спальне?
– К-конечно, дорогая, сейчас же все будет устроено… – Пласид наконец осознал положение всех участников развернувшейся сцены. – Да что же это я! Люси, простите меня, я слишком опешил.
Мужчина перехватил у горничной дочь, которая безжизненно распласталась у него на груди. Хелена молчала, пока отец нес ее в комнату.
Как только за месье де Фредёром притворилась дверь, Хелена свернулась на кровати клубочком и принялась рассматривать полоску света, разрезающую на две равные части окутанную сумраком комнату. Страх девушки притупился, как часто бывает, когда все самые ужасные предположения уже сбылись, но сознание пока отказывается это принять.
Хелена сбивчиво перебирала в голове услышанные в саду фразы, но с каждым их повтором суть сказанного становилась все менее внятной.
Невольно у мадемуазель де Фредёр возникло предположение – не спланированы, не рукотворны ли ее видения? Но подобная мысль казалась совершенно абсурдной, ведь нельзя проникнуть другому человеку в голову. Даже после того, как Люси грохнула о прикроватный столик подносом с едой, Хелена не прекратила своих размышлений.
Впервые девушка осознала, какой именно стороны романтических отношений лишена. Она оказалась вдруг столь нужной – возможность выговориться. Хелена никогда не задумывалась о том, что возлюбленные могут разговаривать друг с другом в перерывах между поцелуями и обменом томными взглядами на людях. Только теперь девушка поняла, насколько ей хотелось бы обсудить происходящее с кем‑то близким, но лишенным родительской назидательности. Возможно, она бы услышала смешливое: «Все это – лишь твоя выдумка» – или обескураженное: «Настоящая мистика, ты права, даже не укладывается в голове». И Хелене стало бы легче, услышь она хоть какое‑то мнение со стороны.
Но возлюбленным она так и не обзавелась, а первая попытка поделиться переживаниями с Жанной обернулась стыдом и слезами. Хелена вынуждена была метаться во всевозможных догадках самостоятельно.
Мадемуазель де Фредёр сделала по комнате несколько вялых кругов. Затем, решив, что для понимания странной женщины нужно вести себя как странная женщина, она по-турецки уселась на пол.
Можно допустить присутствие в чужом сне условно реальным, но оно наверняка потребовало бы навыков, недоступных большинству людей. Но разве это так просто? Неужели Люцилле не потребовалось, например, сорвать у Хелены вóлос? А не виделись они много лет, если ее тетя не врала и они в принципе когда‑либо встречались.