Танцевали кадриль. Заметно было, пианист не в себе – во время игры тот неестественно запрокидывал голову и раскачивался в стороны. Жанну вел юноша на вид от силы лет семнадцати, и Эрнест потому любовался ими без ревности, но с плохо скрываемым пылом.
– Не находите ли, – начал месье Барош в стремлении отвлечь от танцующих, скорее, себя самого, – что наступление новой любви пробуждает в мужчине не только телесную, но и его высочайшую духовную суть?
– Моя суть слишком долго спит для того, чтобы однозначно говорить о подобных вещах. – Пласид безрадостно усмехнулся. Губы месье де Фредёра нервно поджались, на душе стало паршиво.
– Как же, месье… Гхм, со дня нашей последней встречи ни одна дама так и не пленила вашего сердца? За столько лет?
– Вы забываете, что существуют и другие радости жизни, – отозвался Пласид уже с большей резкостью.
– И какие же?
– Например, счастье отцовства. Вам еще не представилось возможности его испытать, так что я понимаю, понять это со слов может быть довольно трудно.
– Только не держите меня за сладострастника, который не грезит о создании семьи, однако же… – Эрнест заговорщически склонился у Пласида над ухом. – Не пора ли вам задуматься и о себе? Позвольте полюбопытствовать, сколько лет вашей дочери?
– В августе исполнится восемнадцать, – понизил тон Пласид.
– Не кажется ли вам, месье, что отцовский долг перед ней вы уже выполнили? Пора бы отдать мадемуазель на руки ее мужу, а вам…
Они продолжали говорить, не поворачивая друг к другу лиц. В горле у Пласида пересохло, а его ладони неприятно увлажнились.
– Вам можно задуматься и о наследнике. Кто‑то ведь должен перенять ваше состояние, дочь ведь не оставит за собой фамилии. Вы еще молоды, месье, не хороните себя раньше времени. Это лишь совет, я ни к чему не подговариваю, однако… Вы знаете о моем к вам почтении, я говорю это из чистого дружеского порыва.
В гостиной стоял клавишный грохот и рев голосов, но Пласид их будто не слышал. Из его головы не выходили слова Эрнеста. С каждым их рефреном все больше казалось, что месье Барош не сделал открытие, а лишь озвучил то, что в течение нескольких лет крутилось в мыслях у самого месье де Фредёра.
Пласид наблюдал за тем, как Хелену за руки протащили по ковру, как несколько фигур подряд она, вопреки всем приличиям, протанцевала с Жанной. Его пальцы то сжимались в кулак, то вновь повисали в воздухе. Сердце ныло от осознания, что он ничего не чувствует к дочери. Что при виде нее в голове лишь удрученное: «Для чего это всё?» Захмелевшая, вульгарно одетая, его дочь, казалось, ничем не лучше собравшихся здесь полусветских девиц. И вопрос стоял лишь в том, на что тогда Пласид положил восемнадцать лет своей жизни.
И должен ли он был в самом деле ей еще что‑то?
Внезапное прекращение праздника Пласид не запомнил. Однако он помнил, как стоял потом вместе с кольцом столпившихся, как всматривался в очертания переломанных рук под костюмом. Как толпа расцепилась, пропуская носильщиков, что унесли труп.
Где‑то с противоположной стороны кольца зазвучали визги Хелены. Оцепенев ненадолго от ужаса, Пласид с трудом повернулся и побежал на крики.
Уже сидя в карете и наблюдая, как трясущимися руками его дочь берет у Леонарда знакомую флягу, Пласид держал голове всего одну мысль:
«Я должен наконец научиться жить».
Сон сошел особенно рано. Не разлепляя век, Пласид ощутил холод предрассветной дымки и легкий утренний ветер. Еще несколько минут он пролежал на грани пробуждения, но потом различил какие‑то странные звуки. Казалось, кто‑то тихо ходил вокруг него по комнате, шурша одеждой.
Пласид стиснул зубы и зажмурился посильнее. С тем же звуком, что доносился сейчас, ходила иногда его покойная Элизабет. Он вспоминал, как собиралась по утрам его супруга. Как в стремлении создавать меньше шума приподнимала тяжелые юбки. Как иногда замирала в изголовье кровати и подолгу рассматривала его лицо, так как не знала, что сквозь ресницы он смотрит в ответ. Целых восемнадцать лет назад. Осознание спазмом сдавило горло – месье де Фредёр окончательно проснулся. Со вздохом он поднялся на локте и наконец осмотрел комнату.
Спальню заполонили голуби. Они сидели на изголовье кровати, царапали лапками доски пола, на подоконнике чистили свои белые перья. И на миг Пласид завороженно замер.
Не в силах даже вдохнуть, мужчина наблюдал за тем, как голуби порхали с места на место. Внезапно он неправильно повернулся, и в комнате поднялся шум. Птицы забились, роняя перья у окон, и в считаные секунды разлетелись.