— Ты видел Энджел? — спрашиваю, вспоминая, что она должна была приехать ко мне.
— Энджел моя жена. Она забыла упомянуть?
Что?
Вежливо улыбаюсь, той улыбкой, которую использую в суде. Однако, мое молчание, является достаточным ответом. Я знала, что она и Доминик Монти были в центре внимания с тех пор, как я покинула Италию. Но с годами мы мало говорили об этом. И я никогда не спрашивала, сменила ли она партнера. Мы не особо углублялись в подробности о наших любовниках… или, возможно, это потому, что я была единственной, у кого их было несколько. В основном мы говорили о том, что смотрим по телевизору, о том, что происходит на работе, и об изменениях в семьях дома. Мелочи — ничего не значащие вещи.
Но как она могла не сказать мне, что вышла замуж? За Доминика Монти?
Доминик оглядывается через плечо и смотрит в сторону ресторана.
— Тебе лучше идти, пока он не убил нас обоих.
Киваю и прижимаю сумку к животу. Мои каблуки стучат по тротуару, когда я приближаюсь к двойным дверям. Как только они открываются, замечаю Крю за столиком в задней части ресторана. Его взгляд уже устремлен на меня, а руки стиснуты в кулаки на столе. Администратор ведет меня к нему, пока официантка ставит еду на стол.
— Что-нибудь еще? — спрашивает официантка, усаживая меня напротив него.
— Нет, все.
Она вежливо улыбается нам и уходит.
— Ты опоздала, — говорит он, сжимая челюсть.
Бесстрастно пожимаю плечами.
— Время в Нью-Йорке течет по-другому.
У него снова дергается челюсть, он берет нож и режет стейк.
— Ешь, — приказывает Крю.
Смотрю на еду передо мной и морщусь.
— Обойдусь.
— Не любишь стейки? — спрашивает он, откусывая кусочек. Наблюдаю, как он медленно жует, а его губы шевелятся с каждым укусом.
Он выглядит так, будто пытается сдержать свой гнев. Я не уверена, насколько долго это продлится, но мне приятно осознавать это.
— Нет, — отвечаю я.
— Мы в стейк-хаусе, — замечает он, глотая и поднося бокал вина к губам.
— Его выбрал ты, — напоминаю ему.
— А ты опоздала, — добавляет он с оттенком исходящего от него гнева.
Определенно из тех, кто держит обиду.
— И? — пожимаю плечами.
— Я предупреждал тебя, чтобы ты не опаздывала.
— А мне плевать, о чем ты предупреждал, — отвечаю я.
Он шипит сквозь зубы, прежде чем вернуться к нарезке стейка.
— Кто тебе сказал, что такое поведение — это нормально? — спрашивает он, и у меня вырывается нервный смех.
— Это шутка? — отвечаю я, наклоняясь.
— Ты забыла, откуда ты родом и что женщины должны делать для мужчин.
— И что же именно они должны делать? — откидываюсь на спинку стула, скрещивая руки на груди.
— Подчиняться и делать то, что говорят мужчины.
Разочарованно выдыхаю. Затем смеюсь, качая головой, не веря в то, как этот мир следовал за мной всю дорогу до Нью-Йорка.
Нет, это он следовал за мной всю дорогу сюда.
— И поэтому я здесь, чтобы ты указывал мне, что делать? — спрашиваю я, снова наклоняясь к нему и склоняя голову набок.
— Ты не боишься меня? — спрашивает Крю, тоже наклоняясь вперед, пока нас не разделяет лишь дыхание.
— Нет.
— А стоило бы, — его губы растягиваются в ухмылке.
Глава 5
Крю
Эта женщина.
Да кем, блядь, она себя возомнила?
Райя совсем не такая как в тех историях, которые мне рассказывали. Она дерзкая, независимая, такая какую мне не следует хотеть.
Такая какую я не хочу.
Я должен жениться на женщине, которая будет гармонировать с окружающими, которая без колебаний останется в тени и будет делать то, что ей говорят.
Так почему же мне кажется, что Райя не станет делать ничего из этого?
Она сидит напротив меня в своем маленьком черном платье, ноги длинные и загорелые, а ее волосы, напоминающие мне карамель, наполовину собраны, наполовину распущены.
Я, блядь, ненавижу карамель.
Но эти глаза.
Чертовы глаза, которые смотрят с таким количеством страсти, она просто вся источает секс.
Это странный контраст.
Серебро глаз и карамель волос.
Можно подумать, что они не гармонично смотрятся.
Но они сочетаются.
Блядь, они идеально сочетаются.
— Это все, ради чего я здесь? — Райя указывает рукой на еду, откидываясь назад и развеивая искушение. Почти развеивая. — Потому что мне нужно поесть, и это… — она смотрит на свою тарелку, — я есть не буду.