Теперь Ардженти тоже перевел взгляд на Уэлана.
– Даже не знаю… – протянул он нерешительно.
– Вам решать. Но говорить об этом я буду только на таком условии.
– И сейчас кто-нибудь наблюдает за мной из-за зеркала?
– Сейчас нет.
Инспектор Маккласки едва сдержался, чтобы не рассмеяться, когда услышал эти слова. Он знал, что любой резкий звук, раздавшийся за стеклянным экраном, будет слышен в комнате. Когда Ардженти или Джеймсон устремляли взгляд в сторону зеркала, он рефлекторно отклонялся назад.
Маккласки приехал в «Томбс» на кебе вскоре после Джозефа. Он еще на Малберри-стрит узнал о существовании наблюдательного помещения и появился у начальника тюрьмы Симмонса через две минуты после того, как Ардженти и Уэлан прошли в комнату для допросов. Симмонс объяснил ему, как их найти.
– А если я хочу присутствовать просто в качестве наблюдателя – в какую дверь мне нужно зайти? – спросил его инспектор.
– Левая дверь перед комнатой для допросов.
Маккласки сел на стул в маленькой комнатке, когда Ардженти завершал преамбулу. Время от времени он делал записи, и очень скоро его целиком и полностью захватило представление, разворачивавшееся всего в нескольких ярдах перед ним, – увлекательная динамика вопросов и ответов. Этот допрос напоминал поединок двух опытных фехтовальщиков.
Но затем, когда Джеймсон предложил приватную беседу, дело приняло драматический оборот. Инспектор напрягся, увидев, как Джозеф соглашается, а Джон поднимается со стула. Помощник детектива мог прийти и обнаружить его здесь!
Маккласки бросил взгляд на дверь. Он понимал, что ему нужно уйти до того, как Уэлан выйдет из комнаты для допросов, – но, судя по всему, Финли собирался поделиться каким-то важным секретом, который хотел сохранить в тайне от всех остальных.
Пока он колебался, раздираемый двумя противоположными желаниями, момент был упущен. За дверью послышались шаги Уэлана. Схватив деревянный стул, инспектор подбежал к двери и засунул ножку стула в ее ручку.
После этого он застыл на месте, затаив дыхание и прислушиваясь к перемещениям Джона в надежде на то, что тот не услышал его броска к двери.
Стояла мертвая тишина. Взгляд Маккласки был прикован к ручке двери. Она оставалась неподвижной. А спустя несколько секунд раздались звуки шагов, которые постепенно стихли.
Инспектор с облегчением вздохнул, вернулся к своему стулу и снова сел.
31
– Возможно, вы помните, я говорил вам, что с юного возраста жил с теткой и дядей? Дом на Гринвич-стрит достался мне в наследство от них, и шесть месяцев назад я приехал в Нью-Йорк, поскольку моя тетка находилась при смерти, – начал рассказывать Финли.
– Да, я помню, как вы говорили об этом.
– На протяжении двух последних десятилетий я рассказываю всем эту историю – о том, как переехал жить к тетке Клэрис и дяде Грегори в возрасте девяти лет, когда умерли мои родители.
По тому, как Ардженти кивнул, Джеймсон понял, что тот внимательно его слушает. Он перевел дух.
– Я действительно приехал к ним, когда мне было девять лет. Но мой отец был тогда жив. И, очевидно, моя мать тоже.
Ардженти удивленно поднял брови:
– Очевидно?
– Да. Мать исчезла из дома, а отец говорил мне, что она уехала и оставила нас. Будто бы она оборвала все связи и больше не хотела нас видеть.
– Вы говорите так, словно сомневались в словах отца.
– Да. Очень сильно сомневался. Мне было девять лет, и я просто не хотел мириться с мыслью, что мать бросила меня. Но я мог ее понять – с учетом того, как издевался над ней отец.
– Каким образом? Словесно или же он бил ее?
– И то и другое, – Джеймсона передернуло. – Поначалу это были, главным образом, слова. Побои стали приобретать серьезный характер, когда мне было года четыре. Постепенно ситуация усугублялась. Моя мать была хрупкой женщиной – ее рост едва достигал пяти футов – и с каждым избиением все больше чахла. Казалось, отец черпал дополнительную силу в ее слабости и поэтому бил ее все больше и больше.
– А чем ваш отец объяснял свое поведение, если вообще объяснял?
Джозефу было хорошо известно, что большинство людей всегда пытаются оправдать любые свои действия, какими бы безрассудными они ни были.
– Он говорил, что мать безумна и провоцирует его, хотя я ничего подобного не замечал. Я видел перед собой лишь запуганную, морально и физически сломленную женщину, находившуюся на грани отчаяния.