– Что там? – спросил полицейский.
– Не знаю точно. Может, просто мусор.
Вернув фотографии в конверт, я вытряхнула новую пачку.
Кости ступней. Кистей рук. Ребра.
Галиано вызвали к нему в кабинет. Двое детективов продолжали корпеть у своих досок.
Грудина. Позвонки.
Вернулся Бартоломе.
– Где, черт побери, Эрнандес?
Ответа не последовало. Я представила, как позади двое пожимают плечами.
Заболела спина. Я вытянула над головой руки и потянулась – сперва назад, потом в стороны.
А когда вновь взялась за фотографии, случилось чудо.
Пока я наблюдала за осушкой отстойника, Хикай вернулся к черепу. На последних его снимках были виды сверху, снизу, с боков и спереди, с расстояния примерно в один фут. Несмотря на грязь, я многое смогла увидеть.
– Хорошие фото.
Галиано тотчас же оказался рядом. Я показала на вид черепа спереди:
– Округлые глазницы, широкие скулы.
Перейдя к снимку основания черепа, указала на скуловые кости:
– Видите, как они выступают?
Детектив кивнул.
– Череп короткий вдоль и широкий поперек.
– Почти шарообразный.
– Именно. – Я постучала по верхнему нёбу. – Параболической формы. Жаль, что передних зубов нет.
– Почему?
– Лопатообразные резцы могут указывать на расу.
– Лопатообразные?
– Вогнутая эмаль со стороны языка и приподнятая бороздка вдоль края. Вроде лопаты.
Я сменила вид снизу на вид сбоку, отметив низкую переносицу и прямой профиль.
– Что думаете? – спросил Галиано.
– Монголоид. – Я вспомнила последний мимолетный взгляд на череп и сопоставила тогдашнее впечатление с лежащими передо мной фотографиями.
Он тупо посмотрел на меня.
– Азиат.
– Китаец, японец, вьетнамец?
– Кто угодно. Или тот, чьи предки пришли из Азии. Коренной американец…
– Вы имеете в виду старые индейские кости?
– Однозначно нет. Эти совсем недавние.
Мужчина ненадолго задумался.
– Передние зубы выбиты?
Я понимала, что он имеет в виду. Зубы часто разрушают, чтобы затруднить опознание. Но в данном случае было не так. Я покачала головой.
– Резцы имеют только один корень. Когда мягкие ткани разлагаются, их ничто не удерживает. Скорее всего, они просто выпали.
– И куда делись?
– Могли просочиться через канализационную систему. Или до сих пор остаются в отстойнике.
– От них есть какая-то польза?
– Конечно. По этим чертам можно лишь строить предположения. – Я махнула в сторону фотографий.
– Так кто же этот незнакомец в отстойнике?
– Женщина, вероятно, лет восемнадцати-девятнадцати, возможно, монголоидного происхождения.
Я прямо чувствовала, как за коровьими глазами вспыхивают нейроны.
– Но у большинства гватемальцев монголоидные черты…
– У многих, – согласилась я.
– И у крайне малого числа – канадцев.
– Местные народности, иммигранты из Азии и их потомки.
Галиано долго молчал.
– Вероятнее всего, – сказал он, – перед нами не Шанталь Спектер.
Я уже собиралась ответить, когда Эрнандес вкатил в кабинет свою тележку. Вместо ящиков на ней лежали два мешка для мусора и черный парусиновый чемодан.
– Где тебя носило, черт побери? – спросил его напарник.
– Эти придурки не желали одолжить мне освещение. Будто это драгоценности короны. – Голос – словно из забитого мусорного бака. – Куда это все сложить?
Галиано показал на два складных столика у стены справа. Эрнандес выгрузил содержимое тележки и поставил ее возле оставшихся ящиков.
– В следующий раз пусть все это таскает кто-нибудь другой. – Вытащив из кармана желтый платок, он вытер лицо. – Тяжелые, зараза.
Сунув платок в задний карман, Эрнандес выбежал за дверь. Я успела заметить лишь торчащий клочок желтой ткани.
– Давайте взглянем на фотографии, – сказал Галиано. – Большинство от родственников. Одна из посольства.
Я послушалась, хотя особой нужды в том не было. Не впервые участвуя в расследовании серийных убийств, я прекрасно представляла, что увижу. Лица: враждебные, счастливые, озадаченные, сонные. Молодые или старые, мужчины или женщины, изящные или неопрятные, красивые или непритязательные – все застигнуты в некий момент времени, еще не подозревая о грядущей беде.
Взглянув в первый раз, я подумала о Теде Банди[27] и жертвах, которые он выбирал на свой вкус. У всех четырех женщин были длинные черные волосы с пробором на макушке. Но на этом сходство заканчивалось.
Клаудия де ла Альда не отличалась красотой – угловатая, с массивным носом и широко посаженными, похожими на оливки глазами. На каждом из трех снимков она была одета в черную юбку и пастельного тона блузку, застегнутую до подбородка. На обширной груди покоилось серебряное распятие.