– Вы говорите, господин де Санси, тысячу пистолей?
И получив подтверждение, отозвался:
– Черт подери, неужто король наконец-то разбогател?.. Или же его скаредность, о которой так много говорят, всего лишь легенда? Как! Тысяча пистолей?.. Это слишком! Право, слишком!
С этими словами от тщательно запрятал мешочек в глубины своего плаща.
Покончив с этой немаловажной операцией, он вскочил в седло и пожал руку Санси:
– Передайте королю, чтобы на будущее он был побережливее со своими пистолями... А не то, мой бедный де Санси, вам придется заложить даже застежки от камзола.
И он покинул ошеломленного де Санси, не знающего, что вызывает в нем больше восхищение: несгибаемое мужество Пардальяна или же его безрассудная беззаботность.
Глава 7
БЮССИ-ЛЕКЛЕРК
В то время, когда король ожидал шевалье де Пардальяна, в келью по соседству с кабинетом, где Беарнец совещался со своими приближенными, вошла аббатиса Клодина де Бовилье. Аббатиса приблизилась к стене, открыла маленький потайной глазок, скрытый в гобелене, и через это узкое отверстие стала слушать беседу, не упуская из нее ни слова, и наблюдать за тем, что творилось в кабинете.
Когда Пардальян вышел от короля, Клодина де Бовилье закрыла глазок и тоже покинула келью.
Минуту спустя она уже была наедине с королем; тот, заметив серьезное выражение ее обычно радостного лица, галантно воскликнул:
– Ой-ой-ой, мой нежный друг, откуда взялась эта тучка, которая омрачает вашу красоту и гасит блеск ваших прекрасных глаз?
– Увы, сир! Настали суровые времена! А ноша нашего служения слишком давит на слабые женские плечи.
Направив таким образом разговор в нужное ей русло, Клодина начала длинный рассказ о своих заботах аббатисы и о денежных затруднениях, с которыми она ежедневно и ежеминутно сталкивается.
– Сто тысяч ливров, сир! Имея эти деньги, я спасу обитель от разорения. Неужели вы откажете мне в этих несчастных ста тысячах ливров?
Настроение Беарнца заметно ухудшилось, как только прозвучала эта весьма кругленькая сумма. Но Клодина настаивала, и король жалобно произнес:
– Увы, душенька, да где же я возьму вам столько денег?.. Ах, если бы парижане открыли мне ворота!.. Если бы я был французским королем!..
Прозвучало это довольно-таки неубедительно и было сказано из чистой галантности, в чем Клодина прекрасно отдавала себе отчет. Тогда она решила умерить свои притязания:
– Коли дело лишь за тем, чтобы подождать, сир, то я, быть может, и обошлась бы пока как-нибудь... Но если бы, по крайней мере, вы пообещали мне дать какое-нибудь аббатство побольше... Фонтевро, например.
– Ох, мое сердечко, ну что вы говорите! Аббатство Фонтевро первейшее в королевстве. Претендовать на управление им могут лишь лица королевской крови или уж во всяком случае принадлежащие к какому-нибудь прославленному дому.
Таким образом Клодина де Бовилье покинула своего августейшего возлюбленного, ничего от него не добившись, кроме разве что нескольких туманных обещаний. И потому, идя по широкому коридору, ведущему в ее покои, она шептала:
– Раз Генрих не хочет ничего для меня сделать, я перейду на сторону Фаусты – она-то, по крайней мере, умеет быть признательной за оказанные ей услуги.
И Клодина горько улыбнулась:
– А ведь сто тысяч ливров – не Бог весть какая сумма!.. Этот отказ дорого вам обойдется, мой милый король... очень дорого!
Вернувшись к себе, аббатиса долго о чем-то размышляла, после чего призвала к себе одну из сестер-послушниц, дала ей подробнейшие инструкции и выпроводила со словами:
– Ступайте, сестра Марьянж, и действуйте побыстрее.
Не прошло и часа, как сестра Марьянж ввела к аббатисе мужчину, старательно кутавшегося в широкий плащ.
Когда дверь за сестрой захлопнулась, аббатиса сказала:
– Прошу вас, садитесь, господин Бюсси-Леклерк... Здесь вы в безопасности.
Бюсси-Леклерк поклонился и ответил свирепым тоном:
– Сударыня, чтобы привести в этот дом отверженного Бюсси-Леклерка, достаточно было назвать ему одно имя...
– Пардальяна?
– Да, сударыня. Чтобы настичь этого человека, Бюсси проедет сквозь объединенные армии Беарнца и де Майенна... Иными словами, я не боюсь ничего, когда меня ведет моя ненависть.
– Хорошо, сударь, – сказала Клодина с улыбкой. И помолчав, продолжала:
– Господин де Пардальян только что отбыл с намерением помешать планам одной особы, которую я люблю... Надо предупредить эту особу о грозящей ей опасности. Зная вашу ненависть к господину де Пардальяну, я приказала позвать вас и теперь спрашиваю: хотите ли вы утолить свою ненависть и свое честолюбие? Хотите ли избавиться от того, кого ненавидите, и в то же время обрести могущественного покровителя?
Бюсси задумался.
– Имя могущественного покровителя? – спросил он.
– Фауста!
– Фауста!.. Разве она не умерла?
– Она, слава Богу, жива и здорова!
– Но... Простите меня, сударыня, однако чего ради вы, именно вы, предупреждаете Фаусту об опасности, которой она подвергается?
– Видите ли, сударь, принцесса была, в совсем еще недавние времена своего всемогущества, благодетельницей для нашего дома... Та, которую я так долго называла своей государыней, наверняка сумеет по-королевски оценить оказанную ей услугу...
– Отлично! – пробурчал Бюсси. – Такой довод мне понятен!.. Итак, мне предстоит предупредить Фаусту, что господин де Пардальян идет по ее следу и хочет расстроить ее планы... А кстати, каковы ее планы?
– Возложить корону Франции на голову Филиппа Испанского.
Бюсси-Леклерк подпрыгнул от удивления:
– И вы хотите помочь Фаусте в осуществлении ее замысла, вы?.. вы?..
Клодина поняла смысл этого восклицания. Оно, по-видимому, не слишком оскорбило ее.
– Я выведала намерения короля Генриха. Если он станет королем Франции, монмартрское аббатство и его аббатиса не получат от этого ни богатств, ни привилегий. И тогда...
– Прекрасно, сударыня, и этот довод мне совершенно понятен. А посему я согласен стать вашим посланником. Теперь прошу вас ввести меня в суть дела.
– В нескольких словах вот она: речь идет о манифесте Генриха III, который признает Филиппа своим единственным наследником... Принцесса везет королю Испании этот документ, господин де Пардальян должен завладеть им, действуя в пользу Генриха Наваррского, а вы должны предупредить Фаусту, помочь ей и защитить ее... Это приводит меня к мысли, что вам была бы полезна помощь нескольких надежных шпаг.
– Я тоже думал об этом, – сказал Бюсси, улыбаясь. – Стало быть, я отправлюсь в путь и постараюсь подобрать себе нескольких спутников покрепче. Что я должен буду сказать принцессе от вашего имени?
– Просто-напросто, что к ней вас послала я и что я по-прежнему буду ей верной служанкой.
– И это все, сударыня?
– Это все, господин Бюсси-Леклерк.
– В таком случае я прощаюсь с вами, – сказал Бюсси с поклоном.
Когда занялся день, Бюсси-Леклерк уже мчался рысью по Орлеанской дороге. В пути он размышлял: «Бюсси, вы были одним из столпов Лиги... одной из самых надежных опор герцогов де Гиза и де Майенна... одним из самых деятельных и самых влиятельных людей королевства... комендантом Бастилии, на каковом посту вы сумели сколотить недурное состояние... Вы напрямую переписывались с главными министрами Филиппа, вы одним из первых прознали о притязаниях этого монарха на французский трон и поддержали их... Короче говоря, вы были фигурой, с которой следовало считаться.»
– Будь я трижды проклят!.. – вдруг воскликнул он. – Клянусь рогами Вельзевула! Вот теперь еще и ветер против меня и пытается сорвать с меня плащ!.. Пусть чума унесет господина Борея[1] и его проклятых подручных!.. Этот мерзавец ветер, наверное, хочет, чтобы тот, кем я уже перестал быть, оказался узнанным каким-нибудь сторонником Лиги или даже богомерзким гугенотом, пропади они все пропадом!.. Хм... А между тем мне вовсе не улыбается быть узнанным! Справившись с плащом и закутавшись в него, он продолжал: