Выбрать главу

— Судью на мыло! — тоненько провизжал чей-то почти детский голосок.

Короткое вмешательство Ильи позволило Римме приподняться, встать на колени, из последних сил вцепиться в волосы противницы, и тут же раздался громкий болезненный крик Боевой Машины — Римма вонзилась зубами ей в нос! И как ни дергалась чемпионка — челюсти Риммы сомкнулись мертвой бульдожьей хваткой, и оторвать ее от себя Боевая Машина могла лишь вместе со своим носом. Она завыла и принялась хлопать крепкой ладошкой по поверхности грязи, что во всех видах борьбы означает одно — сдаюсь, прошу пощады!

Подвал, казалось, должен был рухнуть вместе с пятиэтажным кирпичным домом от заключительного, торжествующего рева зрителей. Илья схватил Римму за уши и оттягивал от соперницы, выкрикивая ей в ухо:

— Все! Конец! Победа! Все!

Сам он был покрыт грязью еще гуще, чем бойцы.

Альберт вскочил на стул, в руках его оказался мегафон — и хрипло запел финальное славословие из оперы «Иван Сусанин».

Славься, ты, славься, Русский народ! Славься! Славься!

Слов классического произведения не знал никто, поэтому единодушно, в истерику, в нечеловеческий взлет взвинченных эмоций, принялись повторять в нарастающее крещендо:

— Славься-я-я-я! Славься-я-я-я!

Голая, покрытая грязью Римма взлетела на плечи Корвета, а тот выделывал под ней замысловатые коленца и тоже зашелся в патриотическом раже.

— Славься-я-я!

Заносчивой Америке получилось полное посрамление, во всяком случае на Тверской-Ямской, в подвале старинного московского дома.

Через четверть часа в зале никого не было, свет потушили. Публику развезли по казино, чтобы продолжали прожигать жизнь.

Через час кое-как привели и себя в порядок, посчитали выручку. Поделили доли.

Чемпионка Алабамы получила две тысячи, угрюмо плакала, но никаких претензий не высказывала — использование в боевой ситуации клыков допускалось, и она не оспаривала победы соперницы. Даже набралась профессионального мужества и пожала Римме руку.

Во время дележки выручки за портьеру вошел тихий и осторожный мистер Чанг и вежливо сказал Илье:

— Господин Пересветов, Куприянов-сан хочет поговорить с вами, если у вас есть немножко времени.

Корвет вытаращил на Чанга глаза и не удержался:

— Это еще что за лягушка?

— Я не лягушка, я дипломированный повар. Прошу вас посетить наш ресторан «Белый дракон».

Следом за Чангом Илья вышел в зал и застал Куприянова все на том же стуле, все в той же позе — нога на ногу.

— Добрый вечер, Илья Иванович. За суетой мероприятия мы не успели поздороваться.

— Добрый вечер. — Илья упал на стул рядом. Вся одежонка на нем была мокрой, смены не нашлось, и он сидел перед элегантным Куприяновым словно нищий из-под дождя.

— По трезвому размышлению, Илья Иванович, я пришел к выводу, что нелепую войну между нами следует прекратить. Я понял, что мы люди одного дела и одних интересов.

— Пусть так, — кивнул Илья.

— Отлично организованное шоу, между прочим. Отлично. Вы сейчас не склонны ни к приятельской, ни к деловой беседе, не так ли?

— Правильно.

— Ну, разумеется. Посетите на днях мое заведение. Оцените искусство мистера Чанга, и мы с вами разрешим все наши проблемы мирным путем. И я думаю, что с пользой друг для друга. Я жду вас, скажем, во вторник. В вечерние часы. Это вас устроит? — Он достал из бумажника визитку.

— Да. Так мы закончили военные действия?

Куприянов задумался, потом улыбнулся:

— Пока нет. До завершения мирных переговоров. Надо все-таки утрясти наши финансовые требования друг к другу.

Он подал Илье жесткую картонку визитной карточки, поднялся со стула, поклонился и ушел из зала в сопровождении своего повара, обязанности которого в целом казались непонятными.

Илья глянул на визитку. На ней значилось:

КУПРИЯНОВ АНДРЕЙ АНДРЕЕВИЧ

ресторан-дебаркадер

«Белый дракон»

Получалось: владел господин Куприянов А. А. изысканным рестораном с восточной кухней.

Илья вернулся к своим деловым партнерам, и они быстро подбили все итоги, кроме результатов деятельности Спартака за стойкой бара. Концы у него с концами не сходились, но разница была незначительная, и тем не менее Спартак желал абсолютной точности и готов был сводить дебет-кредит хоть до утра, лишь бы, упаси Бог, его не заподозрили в нечистоплотности.

— Илья, ты подвезешь Валерию домой? — спросил он.

— Конечно. Где она?

— По-моему, сидит в твоей машине, ее в казино зовут, но я — против! Хватит с нее на сегодня!

— Хватит так хватит, — устало согласился Илья, простился со всеми и ушел, хотя Римма ревниво обвиняла его в предательстве — великую победу следовало отметить с размахом соответствующего масштаба.

Валерия в чалме на голове сидела в его машине, а рядом топтались трое мужичков, наперебой стараясь отличиться, и все вместе стремились уговорить ее нанести визит в ночной ресторан, казино, на край света, в Храм на венчание и на Большую Любовь без венчания, но при яхте на Канарских островах.

— До свиданья, мальчики, — мрачно сказал Илья, сел за руль закрыл все дверцы и тронул машину.

— Ну и вид у тебя, Илюшка! — весело сказала она. — И зачем ты-то в эту яму полез?

Он покосился на нее и ничего не ответил. Кое-как замытый смокинг мокрой тряпкой висел на плечах и, скорее всего, к дальнейшему использованию вряд ли был пригоден.

— Ты что, обиделся на меня? — тревожно спросила она.

— Нет. Я просто устал… Ну, как прошел твой дебют в высшем обществе Москвы?

— А это у них… Всегда так? Актеры, ведущие с телевидения… Журналисты…

— У этих — всегда так. В ресторане или на лужайке под сенью дубов. Кто-то из них, конечно, иногда ходит в консерваторию и участвует в литературных журфиксах, но в целом ты видела всех или почти всех из нашей тусовки высокого полета, как они полагают. Понравилось?

— Да нет, — неуверенно ответила она. — Просто до скотства дошли во время этой драки. Мне и противно и страшно было смотреть. Но, честно сказать, в какой-то момент завлекло.

— На этом все и построено. Животные инстинкты, к сожалению, самые сильные, необоримые. Их и эксплуатируют апологеты Ее Величества Игры.

— А ты… Из этих апологетов?

— Так получилось. Будем надеяться, что временно. Сколько полезных и приятных знакомств ты завела?

— Ой! Не счесть! — Она смущенно, но с нотками тщеславной гордости засмеялась.

— Вот видишь. И никто тебя не спрашивал, отчего ты облысела.

Она помолчала и сказала жестко:

— Дурачье решило, что это мой стиль. И признало его оригинальным.

Илья притормозил машину около ее дома и выключил мотор. Вдоль темной улицы горели фонари, тротуары были пусты, редкие окна светились в монолитных стенах многоэтажных домов. Валерия не двигалась, и Илья понял, что требовалось подвести итог событиям, опять требовались нищие слова, потому что без ничтожной шелухи этих слов в мире не обходится ничто. Он вздохнул и сказал:

— Ну вот, сегодня, считай, что, к большому сожалению, закончилось твое детство. То детство, где дергают девочек за косички, где мальчики выражают свои симпатии дикими шутками, а девочки фырчат и делают вид, что презирают мальчиков. Наступил другой период, со своими ценностями. И с другими приемами в борьбе за призрачную птицу счастья. Прости уж за высокопарность.

__ Я понимаю, — ровно ответила она.

— Нет, еще не понимаешь. У тебя должна быть твердая позиция — ты особая. Не такая, как все. Не только из-за прически, но и по конструкции души. Живи смело. Быть может, тебе захочется таранить этот мир по-мужски — займись делом, учись, осваивай бизнес. Или займи чисто женскую позицию. В дальнейшем овладей техникой секса, классической техникой, чтоб мужики выли от счастья каждой встречи с тобой. Мой тон наставника сейчас прости, мы вряд ли скоро поговорим.