— Пойдем. Скорее, прямо в машине, до отеля далеко, быстрей пока я на взводе, быстрее, я умоляю.
Труп вынесли с площадки, и Куприянов выскочил на свет и прокричал:
— Господа, прошу внимания! Наше представление продолжается! Как мы вам и обещали, вальпургиева ночь будет длиться до утра! Сейчас вы увидите не менее прекрасный номер, но совершенно в ином плане! Космическая любовь втроем!!
Вновь ярко вспыхнул под потолком свет, и на сцену во всем блеске своей стройной и тонкой мальчишеской фигуры вышла абсолютно голая Римма, а фонограмма выдала в зал диковатый космический туш.
— Я здесь при деле, — резко проговорил Илья и отодрал от своей руки когти вцепившейся в него Марии. — Мне еще надо кое-что сделать. Сиди, смотри дальше.
— Ты об этом пожалеешь, идиот! — прошипела она.
— Я скоро вернусь. Надеюсь, ты еще не остынешь. Представительница Сириуса не даст тебе передышки, будь уверена.
Он сошел с небольшой трибунки, где на скамейках располагались зрители, вышел через боковые двери, по переходам добрался до фойе, а потом оказался во дворе.
Около белого санитарного автобуса суетилось несколько человек. Носилки с трупом погибшего заталкивали в автобус через задние двери. Тут же оказался и Арсентьев. Он приостановил толстого человека в белом халате, нервно спросил:
— Как он?.. Этот?
— Умер на месте. Сердце задето.
Арсентьев отпустил врача, заметил Илью, судорожно улыбнулся и сказал с испуганными вибрациями в голосе.
— Такие вещи все-таки не по мне. Но дело сделано, Илья Иванович. Класс организации вы показали высокий. Все подробности и расчеты — утром.
— Мне надо еще вывезти и похоронить погибшего. Через час вернусь, — ответил Илья и полез в автобус.
Арсентьев отошел в сторону, чувствуя, что не справится с судорогами в желудке. Он успел добежать до ближайшего темного угла, и его мучительно вырвало.
Фельдшер Воронков уже выбрался из зала, служебным ходом спустился вниз и оказался на улице. Погрузка убитого гладиатора прошла на его глазах, а сам он в общей сдержанной сумятице остался незамеченным. От волнения и страха Воронков не сразу сумел упорядочить мысли, что завьюжились в его голове. Поначалу промелькнуло соображение — а нельзя ли и это жуткое событие как-то использовать для своего блага, но неожиданно в нем заговорила гражданская совесть, и он понял, что существуют ситуации, когда «общественное» должно превалировать над «личным». В душе он даже возгордился собой, обнаружив собственную способность и к таким высоким гражданским позициям. Он успел заметить, как убитого загрузили в санитарный автобус, и, поскольку уже пришел в себя, — запомнил номер автобуса и даже сумел понять из реплик водителя, что увозить труп они собираются куда-то в сторону Смоленска.
Воронков неторопливо отошел в сторону, а когда оказался на неосвещенной стороне улицы — со всех ног, на пределе своих сил, кинулся в ближайшее отделение милиции.
Он бежал, задыхаясь, сердце, непривычное к таким нагрузкам, колотилось уже не в груди, а где-то в голове и между ног, но он все ускорял свой бег, потому что из далекого школьного детства память его неожиданно выдала трагическую и великую историю — вот так же в Древней Греции бежал в Афины из последних сил воин, сообщивший о победе. Бежал он ровно 42 километра 195 метров, и эту дистанцию на веки веков назвали марафонской.
Воронкову пробежать надо было много меньше — всего метров 300, но и они его вконец измочалили. И потому, когда он ввалился в дежурное отделение милиции, то не сразу смог выговорить хоть слово.
— Ну, что у вас? — без всякого волнения спросил дежурный капитан.
— Убийство! — выдохнул Воронков. — Публичное, организованное убийство! На глазах всех! В спортивном комплексе!
Капитан Токарев отнесся к сообщению спокойно, и причиной тому были два анонимных телефонных звонка — уже донесших ту же информацию.
— Кого убили? — спросил капитан.
— Не знаю.
— Как убили?
— Кинжалом!
— А где труп?
— Увезли!
— Куда?
— Не знаю!
— Так зачем прибежали?
Последний вопрос довел Воронкова до взрыва неподдельного возмущения.
— Послушайте, о чем вы спрашиваете?! Там труп, убийцы, и они его сейчас закопают, и концы в воду!
— У нас сегодня праздник, — вразумительно сказал Токарев. — К полуночи уже был один труп и один человек покалечен в драке на танцплощадке. Конкретно вы что-нибудь можете сказать?
— Да, конечно, могу! — взвыл Воронков. — Труп погрузили в медицинский автобус, номер 34–96, и сейчас везут в Смоленск! Или куда-то в ту сторону!
— Вот это уже дело, а не донос! — одобрил капитан и тут же взялся за трубку, чтобы сообщить куда надо о задержании автобуса с означенными номерами.
Воронков еще не успел отдышаться, еще билось в груди его перенапряженное сердце, а капитану уже позвонили и сообщили, что указанный автобус задержан на выезде из города. И мало того — экипаж автобуса не позволяет провести досмотр машины. Сообщение не столько насторожило капитана, сколько рассердило. Он был усердный службист и терпеть не мог, когда кто-то не признавал его служебных прав. Поэтому капитан решил заняться вопросом лично, передал дежурство своему помощнику, прихватил с собой сержанта при автомате Калашникова и приказал немедленно подать машину. Он хотел пригласить с собой и Воронкова, но оказалось, что того уже нет в дежурной части!
Всплеск гражданской сознательности как взбудоражил душу Воронкова, так сразу же ее и покинул, испарился, исчез. Воронков вдруг смекнул, что, помимо того, что он очевидец событий, он еще и свидетель на возможном в будущем суде, а это его ни в коем случае не привлекало. И потому он потихоньку выскользнул из дежурки, но домой опять же не пошел, а поспешил обратно — к спортивному комплексу, поскольку вновь вспомнил о Корвете и своих интересах, связанных с ним.
Когда капитан Токарев подъехал к опорному пункту ГАИ на восточной окраине Сычевска, то оказалось, что обстановка там вполне спокойная. Белый медицинский микроавтобус стоял около освещенного стеклянного «стакана», а группа людей возле него переговаривалась на тонах средней напряженности. Но жизнь приучила капитана Токарева к неожиданностям, и потому он действовал осторожно и бдительно.
Токарев неторопливо подошел к группе (сержант с автоматом прикрывал его со спины) и задал резонный вопрос:
— Кто главный в автобусе?
После некоторой заминки к нему шагнул рослый парень и сказал с уверенной улыбкой:
— Пожалуй, я.
— Документы есть?
— Есть. По документам я — Илья Иванович Пересветов.
Малорослый инспектор ГАИ подскочил к Токареву и торопливо доложил:
— С документами на машину и рейс — у них все в порядке! Приехали, говорят, из Москвы в нашу больницу! Но обыскивать не дозволяют! А нам же приказано было…
— Вы из Москвы? — спросил Токарев и сделал своему сержанту-автоматчику неуловимый знак глазами. Тот понял (был неплохо вышколен) и отошел в сторонку, так что всех подозрительных держал в секторе возможного обстрела из своего славного и страшного «Калашникова».
— Из Москвы! — бодро ответил Илья. — Принимали участие в ярмарке!
— Куда сейчас следуете?
— В Смоленск. Чтобы утром привезти команду боксеров. Транспорта не хватает, а праздник продолжается и завтра!
— Продолжается, — согласился Токарев. — Откройте, пожалуйста, машину.
— Не желаю! — ерепенисто ответил Илья.
— По-че-му? — многозначительно спросил капитан.
— Потому, что вы намерены устроить обыск! А на это требуется санкция прокурора!
— По-моему, вы хотите только потянуть время…
Илья подумал, что капитан, безусловно, прав. Можно было бы еще покривляться, поупрямиться, но из опыта своего общения с правоохранительными органами он знал, что перебирать в этих вопросах лишку не рекомендуется. Милиция, потерявшая терпение, становится очень опасной.
— Я хочу законности! — выдал Илья последний аргумент.