– То, о чем мы с тобой думаем, через некоторое время получит подтверждение.
– Гарсия. Здесь это то же самое, что у нас быть Джоном Смитом, да?
– Вместо Карлоса Ментереса Крусады.
– Но ведь это очень трудно?
– Едва ли. Дорого, но не думаю, что трудно. Почти пять лет назад ему пришлось дать деру из Гаваны. Он наверняка боится людей, которые хотят свести с ним старые счеты. Такое отдаленное место идеально подходит для того, чтобы спрятаться. Большой дом, крепкие ворота, высокие стены, охрана. Денег хватит до конца жизни. Рауль рассказал мне о его страсти к знаменитостям и американкам, когда он еще жил в Гаване. Он мог очень осторожно вступить в контакты с друзьями из Калифорнии. Конечно, он боится ездить развлекаться туда, поэтому и решил проводить вечеринки в безопасном месте. На яхте можно доставить все необходимое. Скорее всего, он не может заниматься в Мексике делами. Что с ним? Он мертв? Болен? Может, кому-то удалось близко подобраться к Ментересу, но тот закрыл ворота и остановил фиесту? А может, люди, которые помогли ему здесь устроиться, продолжают его доить? Сэм работал у Гарсия. У Сэма оказалась коллекция Ментереса. Кто-то знал это и забрал ее у Сэма. Мы сможем выяснить, кто это, когда узнаем, что там произошло.
– Но как?
– Будем искать человека, который захочет поговорить об этом, – объяснил я.
– Фелиция Наварро?
– Возможно. Завтра вечером я ей займусь.
– Почему не сегодня?
– Я видел тот кабак. Он находится рядом с площадью. Завтра после обеда хочу с твоей помощью подготовить почву.
– Как?
– Объясню завтра по дороге. Так будет убедительнее. Через час Hope захотелось спать, и она, зевая, направилась к себе вздремнуть. У меня в голове занозой засела какая-то смутная мысль. Был час сиесты. Я спустился в маленькую искусственную гавань, находящуюся позади отеля и принялся разглядывать лодки. В конце гавани виднелся сарайчик начальника гавани.
Рыжий потный мужчина, сильно обгоревший на солнце, переписывал в журнал номера счетов. Он поднял бледно-голубые глаза и спросил:
– Да?
– Вы начальник гавани?
– Я.
– Славно у вас тут.
– Что-нибудь хотите? – с немецким акцентом поинтересовался он.
– Да нет, просто гуляю. Надеюсь, не возражаете? Я живу во Флориде на яхте. Жаль, что нельзя было приплыть сюда на ней.
– Большая?
– Пятьдесят два фута, два небольших двигателя «геркулес», двадцать один фут в ширину. Может пройти четыреста миль со скоростью девять узлов в час.
– Здесь такая не годится. У вас там совсем другое дело.
– Я так и думал.
Я подошел к стене и принялся разглядывать фотографии.
К стене были приклеены липкой лентой десятки черно-белых поляроидных снимков. Лодки, рыба и люди. В основном это были фотографии, на которых счастливые и загорелые рыбаки улыбаясь держали рыбу на крючках с надписями «Каса Энкантада». Я увидел Сэма Таггарта по крайней мере на десяти фотографиях. Он снимался с разными людьми и все время улыбался.
Начальник гавани продолжил заполнять журнал. В его конторе царил образцовый порядок. На полке стояли четыре толстых ежегодника «Морские журналы».
– Можно взглянуть? Хочу проверить, не заходила ли к вам какая-нибудь знакомая яхта.
– Валяйте.
Я взял журнал трехлетней давности, сел на ящик у стола и начал медленно листать. В колонки вносилось название судна, длина, тип, порт приписки, имя владельца и капитана. Я нашел запись, датированную 11 июля, два месяца спустя после отъезда Сэма из Лодердейла. «Квест 4», 62 фута, сделанный по специальному заказу двигатель, Коронадо, Калифорния, Д. Т. Кепплерт и капитан Сэм Таггарт". Запись была сделана корявым почерком Сэма. Она моментально бросилась мне в глаза. Яхт в Пуэрто-Альтамуру заходило немного. Большинство страниц в журнале оказались пустыми. Я поставил журнал на полку, взял за следующий год, полистал и тоже поставил на полку.
– К вам заходили довольно большие яхты, – заметил я.
– Если их длина превышает восемьдесят футов, они бросают якорь у нас. Здесь защищенная гавань.
Я вернулся к фотографиям. Начальник закончил делать записи, закрыл журнал и встал.
– Мне нужно запереть на час контору, – сообщил он. Найдя нужную фотографию, я сказал:
– Кажется, этот парень мне знаком. Стараюсь вспомнить его яхту.
Рыжий подошел и посмотрел на снимок.
– Этот? У него не было яхты. Видите, он здесь на нескольких фотографиях. Он просто работал у меня.
– Странно. Готов поклясться, что я его знаю. Хаггерти? Таггерти?
– Похоже, вы его действительно знаете. Таггарт. Сэм Таггарт.
– Точно! Таггарт.
– Меня зовут Хейнтз. – Он протянул руку. – Сейчас отличное время для рыбалки. Если хотите, я вам дам хорошую лодку.
– Спасибо. Я подумаю. Я Макги.
– Пятьсот песо за полный день. В отеле вам дадут провизии, мистер Макги. Такой большой человек, как вы, может поймать большую рыбу, а?
– Не могу себе представить, как Таггарт мог очутиться здесь. Он все еще в Пуэрто-Альтамуре?
– Нет, – ответил Хейнтз. – Он давно перестал работать в отеле. Перешел на частную яхту. А сейчас вообще уехал.
Я почувствовал, что еще один вопрос может оказаться лишним. Мы вышли, и Хейнтз запер дверь. Он резко кивнул и куда-то пошел, а я поднялся к бассейну.
Вечером за ужином и позже в баре Нора вела себя как-то странно. Голубое платье очень шло ей и казалось сказочно пышным. Она много шутила и смеялась. Но порой в уголках глаз появлялись слезы, она старалась их скрыть. Наконец Нора поняла, что больше не может сдерживать слез. Пожелав дрожащим голосом спокойной ночи, она убежала.
Я вышел на улицу прогуляться. Задумался над тем, что сделать и чего не следует делать. В лукавстве трудно найти какую-нибудь логику. Сэм Таггарт что-то сделал не так. Если бы я знал, где он ошибся, мне было бы легче. Я лег спать с этими мыслями, и они преследовали меня даже во сне.
Сон был легким, и я проснулся.
Бесшумно подошел босиком по кафельному полу к общей двери и, затаив дыхание, услышал тихие звуки, которые и разбудили меня – приглушенный плач. Я набросил халат и тихо открыл дверь. В ее комнате было темно.
– Нора? – прошептал я, боясь испугать ее. В ответ раздалось всхлипывание. Я подошел к кровати, дотронулся до тонкого плеча, дрожащего под шелком сорочки, и присел рядом. Когда я погладил ее худую жесткую спину, она погрузилась в такое море слез и отчаяния, из которого я не смог бы ее достать. Знаете, как самозаблуждение влияет на физическое влечение? Если бы я лег рядом, смог бы я рассеять ее одиночество? Помог бы я Hope, если бы прижал ее пылающее жаром соленое от слез лицо к своей груди и убаюкал своими ласками? Я твердил себе, что эти ласки необходимы для того, чтобы успокоить ее. Дело вовсе не в этих поразительно красивых ногах, клеверном аромате волос, очаровательной гордой походке. Ведь это просто моя старая подруга. Нора Гардино. Если же это начнет перерастать во что-то другое, у меня хватит сил уйти. Естественно, Нора наверняка понимает, что роль соблазнителя отнюдь не мое амплуа.
Есть место, где еще можно остановиться, затем возникает желание рискнуть и еще чуть-чуть, и еще. Нора давно перестала плакать. Я миновал очередное место, где еще можно остановиться, а за ним последовал обрыв, после которого все обратилось в бег. Нора пробормотала что-то нечленораздельное и почти мгновенно уснула.
В полдесятого, приняв душ и одевшись я нерешительно остановился перед дверью, но решил не стучать в нее и отправился в ресторан. Эдуарде сообщил, что Нора еще не приходила. Закончив есть папайю, я поднял глаза и увидел, как она идет к столику, наклонив голову набок и как-то криво улыбаясь. Нора надела темно-зеленые бермуды и блузу в зеленую и белую полоску. Я встал, а Эдуарде торопливо пододвинул ей стул. Посмотрев на меня, Нора покраснела и поздоровалась:
– Доброе утро, дорогой.
– Доброе утро.
Эдуарде принял заказ. Нора заказала огромный завтрак. Когда официант отошел, я наклонился к ней и негромко произнес:
– Нора, единственное, что я хочу сказать... Она очень быстро перегнулась через маленький столик и дотронулась двумя пальцами до моих губ, заставив меня замолчать.