Когда она отошла, ко мне приблизился вихляющей походкой высокий блондин с лицом расклейщика афиш. У него был такой вид, словно он вот-вот расплачется.
– Славно посмеялся, когда она дала мне отставку, приятель? – поинтересовался он.
– Ты не прав. Она не давала тебе отставку.
– А ты очень сообразительный, – покачал он головой. – Все знаешь. Конни стоит миллионы, и она лучшее, что тебе встретилось за всю твою жизнь. Я прав? Ты живешь на полную катушку, парень. Напрягись, потому что она собирается...
– Чак! – раздался резкий голос Конни. Парень повернулся и посмотрел на нее. Констанция печально покачала головой. – Ты становишься очень надоедливым, дорогой. Уходи.
– Я должен поговорить с тобой, Конни. Клянусь Богом, я хочу с тобой поговорить.
– Ты слышал, что тебе сказала леди? – вмешался я.
Он широко размахнулся. Я поймал кулак рукой и сжал запястье. Он неуклюже попытался ударить левой, но я сжал и левое запястье. Лицо Чака сморщилось от напряжения, вены вздулись, потом он перестал вырываться, сдался и зарыдал. Я отпустил его, и он, шатаясь и утирая нос тыльной стороной ладони, отошел.
– Отличная работа, – похвалила Конни Мелгар. – Пошли. Нас ждет Калвин. Я сказала ему, что хочу увидеть вашу реакцию.
– Как мне следует реагировать?
– Как хотите, – ответила Констанция. – Я думаю, это будет смешно.
Калвин Томберлин ждал нас, как настоящий гид. Он открыл очень крепкую с виду дверь. После того как мы вошли, он закрыл и опять запер ее. Немедленно вспыхнули и загорелись длинные ряды ламп дневного света. Они осветили маленький музей размером двадцать на сорок футов. На стенах висели картины и эскизы, в нишах на пьедесталах стояли статуи, тут же находились стеклянные выставочные ящики. Все было крошечным, но сделано на профессиональном уровне. Два маленьких окна закрывали толстые стальные решетки.
– В этой и соседней комнате у меня, вероятно, самая большая в мире на сегодняшний день выставка эротики, – сообщил Томберлин своим жужжащим голосом.
Он показал нам ящики с древними орудиями пыток и приспособлениями, вызывающими его экстаз. Потом достал несколько цветных слайдов и показал нам.
– Это фрески из индийских храмов в Конараке и Хаджуаро. На них изображены эротические сцены, всегда являвшиеся частью индуизма. – Отложив слайды в сторону, Томберлин сообщил: – Там у нас библиотека и небольшой кинозал. Рядом маленькая фотолаборатория. Моя последняя идея – снять слайды из Конарака, использовав актеров-любителей и костюмы той эпохи.
– Идея? – воскликнула Конни. – Кал, ты говоришь о своей болезни так серьезно!
– Конни, дорогая, когда ты пожелаешь подарить свой талант одному из этих маленьких проектов...
– Я бы выглядела как белая ворона среди твоих ошалевших от наркотиков артистов, дорогой.
– Ты чудесно сохранилась, Конни.
Я подошел к стене и насчитал тридцать четыре освещенные ниши, в которых стояли золотые фигурки.
– Это настоящее золото, мистер Томберлин?
– Да. – Он подошел ко мне. – Я расставил их здесь недавно. Большая часть коллекции приобретена несколько месяцев назад. Многие из них... не соответствуют общей идее коллекции. Но я решил оставить все как есть. Правда, они странные и в то же время красивые?
– Куда вы за ними ездили, мистер Томберлин? – поинтересовался я.
– Я купил коллекцию целиком, мистер Смит. Они до сих пор еще не обработаны и не занесены в каталог, – со скучающим видом сообщил Томберлин. Его не интересовала моя реакция. Он повернулся к Конни и спросил: – Хочешь посмотреть новый фильм, дорогая? Шведский и очень оригинальный.
– Спасибо, нет! – брезгливо ответила Констанция Мелгар. – Хватит с меня одного твоего фильма. Покажи его лучше Роде, дорогой. Она обожает подобные фильмы. Спасибо за экскурсию. Давайте вернемся к гостям.
Когда мы остались вдвоем, Конни спросила:
– Правда, там отвратительно?
– Он довольно странный человек, – ответил я.
Она отвела меня в угол и положила руки на плечи.
– Значит, вам нужны золотые фигурки, дорогой?
– Неужели мне не удалось скрыть интереса?
– Удалось. Это всего лишь предположение. Как было бы здорово, если бы я оказалась права. Он страшно радовался, когда достал их. Наверное, Кал совершил очень выгодную покупку. Он все довольно посмеивался. Дорогой, вот было бы здорово, если бы вы... Этот музей похож на большой сейф. Здесь всегда много людей, и, кажется, есть сигнализация от воров.
– Есть кое-какие маленькие проблемы.
– В их числе и полиция?
– Нет, полиция останется в стороне, – ответил я.
– Не поняла?
– Это не его фигурки. По крайней мере двадцать восемь штук.
– Только не говорите, что он их украл! – изумленно воскликнула она.
– Он перехватил их после того, как они были украдены.
– Я как в тумане, дорогой. Вас... кто-то нанял?
– Поль предупреждал вас насчет расспросов.
– Припоминаю что-то такое. Вы мне не доверяете, дорогой?
– Доверяю на все сто процентов, Конни. Если вы не будете располагать определенной информацией, вы просто не сможете ответить...
– А меня будут спрашивать?
– Будем надеяться, что нет, – ответил я.
– Дорогой, поступайте, как считаете нужным. Я... В чем дело?
– Откуда я могу знать того человека? – спросил я, увидев в толпе гостей знакомое лицо.
– О, это один из друзей Кала, который занимается шоу-бизнесом. Клод Буди, очень мрачный тип.
В нем не было и намека на властность, которую я ощутил, глядя на его портрет в Пуэрто-Альтамуре. Нижняя часть лица та же, но глаза потухшие, карие, с мешками под ними, как у старого спаниеля. Передвигался Буди как человек с больным сердцем.
– Похож на одного моего старого знакомого, – заметил я.
– Он покупает старинные иностранные фильмы, дублирует и перепродает независимым телекомпаниям.
– Вы говорите об этом со знанием дела, Конни.
– Я тоже вложила в это кое-какие деньги, но не с подачи Буди.
– Томберлин поддерживает с ним деловые связи?
– Нет! У Кала в окружении всегда несколько людей из тех, кто может в любой момент поставить ему для утех и развлечений.
Мы вернулись в гостиную. Еда оказалась роскошной, и мы, наполнив тарелки, набросились на нее, как тигры. Конни Мелгар облизнула пальцы, подавила икоту и застонала от удовольствия. То, как едят люди, говорит о многом. Эта чудесная женщина насыщалась жадно и с удовольствием, точно так же она насыщает, очевидно, и других. Она вела бурную жизнь, играла в крутые игры, спала, как убитая. Роскошное, сильное тело обладало магнетической притягательностью, ибо было здорово и функционировало на полную катушку. Ее ничто не связывало с извращенными экспонатами музея Томберлина. Я наверняка получил бы от нее больше, чем мне это было нужно...
Я вновь отошел, силясь запомнить расположение комнат. Потом решил проверить себя. Вышел на улицу, посмотрел на окна и попытался определить, какое окно какой комнате принадлежит. Где находятся распределительные шиты? Сколько у нее гавайцев? Интересно, какие кусачки сгодятся для проволоки на окнах и как выбраться из них со 150 фунтами золота, если удастся достать их из-под стекла?
Я прошел мимо опустевшего бассейна в неосвещенную часть сада и присел на пьедестал, где стояла железная женская статуя. Закурил и почувствовал непреодолимое отвращение к этому делу. Слишком много чувств я на него потратил, а в итоге остался один на один с этим фанатом порнографии с голосом попавшей в ловушку пчелы.
Я встал и вернулся в дом. Кое-кто разъехался по домам, зато появились новые гости. В большом зале выступал какой-то потрепанный коротышка с голосом-фаготом. Его окружала толпа поклонников и слушателей. Он был в берете и костюме из блестящей саржи и держался с большим апломбом. Я подошел поближе и услышал, как одна женщина серьезно поинтересовалась: