Она улыбнулась:
— Я почти дома. Все хорошо. Я слышу музыку. И баньши что-то нашептывают мне на ухо. Пора. Да будет с вами удача на ирландской земле, прекрасный, добрый юноша. — Она дотянулась рукой до его лица, и ее пальцы медленно скользнули по нему. Потом вздрогнула. И закрыла глаза.
— Мейв?
Он склонился к ее груди. Прислушался. Она не дышала. Еще раз, прижав к ее шее палец, убедился, что пульса нет. Велел стоявшей рядом женщине вызвать скорую помощь, а сам в отчаянии пытался, зажав Мейв ноздри, делать искусственное дыхание. До тех пор, пока ее не увезли. Он никак не соглашался понять, что она ушла. Навсегда.
Зак стоял, наблюдая, как около Мейв суетятся какие-то люди, как объявляют, что эта женщина, такая чудесная женщина, мертва. «Она хотела оказаться дома, — подумал он, — и оказалась».
Его не покидало чувство, что за ним кто-то наблюдает. И это было немного странно. Странно, потому что на него уставилась добрая половина народа в этом аэропорту. Но Зак обернулся, и ему показалось, что кто-то скользнул за угол.
Ну конечно, с раздражением подумал он. За угол свернула куча людей. Они покидали аэропорт.
Зак поговорил с кем-то из администрации о Мейв. Его поблагодарили за все, что он сделал, хотя в действительности он не сделал ничего. Так считал он сам. И ему было тяжело. Мейв умерла.
Он убеждал сам себя, что это естественно, что пришел ее час, что она прожила долгую и счастливую жизнь.
И все-таки он не мог просто так взять и избавиться от мыслей о ней. Не думать о ее смерти. Зак забрал свой багаж и направился за угол, вслед за всеми остальными, надеясь, что его ждет машина.
Выходя из здания аэропорта, он обратил внимание на вывеску на гэльском и английском.
«Эйре[3]. Ирландия. Сто тысяч раз радушно приветствует вас».
Оказавшись на улице, он заметил машину и с облегчением вздохнул. Она была припаркована как раз рядом с пабом, реклама которого гласила: «Заведение Пэдди. Да сопутствует вам удача на славной ирландской земле».
Он поздоровался с водителем и забрался на заднее сиденье седана, думая о том, что не верит в удачу на ирландской или на какой бы то ни было другой земле.
Зато верит в добро и зло, укоренившиеся в сердцах людей. Ему не терпелось найти Шона, не терпелось доставить его домой, не терпелось найти Эдди. Именно на этом надо сконцентрировать свои усилия. Немедленно.
Он проверил, не оставил ли ему кто сообщений на телефоне. Было одно — от Эйдана, который связался со старым партнером в Дублине и заручился его обещанием присматривать за происходящим в больнице. Мужчину звали Уилл Трэвис, и он выдавал себя за дежурного, чтобы убедиться: в его присутствии с Шоном ничего дурного не произойдет. Зак свернул сообщение. Ему нравилось работать с братьями. Их прошлое обеспечило полезные связи в настоящем. Эйдан, бывший агент ФБР, имел связи особенно полезные. И весьма важные.
Зак старался сосредоточиться на деле, которым ему предстояло заняться, но поймал себя на том, что всю дорогу до самой больницы горевал о Мейв, женщине, с которой был едва знаком и которая, по ее словам, отправилась домой.
— Ну, вы выглядите не так уж плохо!
Каэр сидела у кровати Шона и слушала его рассказы о Род-Айленде, когда раздался голос. Глубокий, звучный, приятный. Богатый тенор. Никакого акцента. Натуральная американская речь.
Сначала он, казалось, даже не заметил ее. Он просто прошел через всю палату к Шону. А она получила возможность как следует рассмотреть его.
Высокий, худой, спортивный, с хорошо развитыми, но не накачанными мышцами. Она моментально узнала его. По цвету волос. По той самой фотографии. В глубоком и богатом, как и в этом интригующем голосе, цвете волос было что-то неотразимое.
— Зак, мальчик мой, ты здесь! Тебе не надо было приезжать. Моя девочка такая паникерша. Обеспокоить тебя этой поездкой, когда я здоров как лошадь. — Но радость Шона была очевидна. Он широко улыбался, и его глаза сияли, словно бриллианты.
— Это не проблема, Шон. И кто собирается жаловаться на возможность снова побывать в Дублине? У меня появился неплохой предлог вырваться сюда на несколько дней. — Зак тоже улыбался, и было очевидно, что он говорит искренне. Забота о старом друге — явно не беспокойство, а удовольствие. Так он считал.