— Пока не умер, я следил за творчеством каждого мосфильмовского режиссера, — отвечал Топорков.
— Я прошу вас: давайте оставим эти глупые разговоры про смерть, — взмолился Баклажанов. — Вы ведь живы. Куда живее меня, — почему-то добавил режиссер.
— Сегодня мы сравняемся, — с новой гадкой улыбкой пообещал Топорков.
В этих словах Баклажанов уже почувствовал совсем нешуточную для себя угрозу.
8
— Я вижу, вы сейчас не расположены… к серьезному разговору, — пробормотал режиссер, отступая еще на несколько шагов назад. — Я вижу, вы сегодня… простите, не в себе. Да и я тоже. Поздний вечер — мы явно оба устали. Давайте встретимся завтра утром, как говорится, утро вечера мудренее. У меня завтра как раз свободный день, и я подумаю… мы с вами вместе решим, какую роль… какую работу в кино можно найти для вас немедленно… понимаете, немедленно? — Последние слова Баклажанов уже почти прокричал.
Он находился на грани отчаяния, хотя сам не понимал почему. Конечно, у него не было сомнений, что перед ним не призрак, которых не существует и существовать не может. Но то, что Топорков, несомненно, был живой, как раз и пугало, хотя истинную причину этого страха режиссер не мог обнаружить, как ни пытался.
«Лучше бы он и впрямь покончил с собой», — говорил про себя Баклажанов, а сам все отступал и отступал в глубь павильона. Однако вскоре отступать будет некогда, и тогда… О том, что будет тогда, режиссер предпочел не задумываться, но он чувствовал, что будет что-то страшное.
— Ну так что же? — выкрикнул Баклажанов, которого крайне угнетало зловещее молчание Топоркова, особенно в сочетании с его пристальным неморгающим взглядом. — Давайте тогда до утра? Хорошо?
— Нет, не хорошо, — отчетливо прошептал Топорков.
Режиссеру послышалась в его интонации жгучая ненависть. «Он меня ненавидит! За что?» Баклажанов даже сморщился от непонимания.
— Вы хотите найти мне работу, — чуть повысил голос Топорков.
Режиссер не понял, было это сказано утвердительно или вопросительно, но на всякий случай подтвердил:
— Хочу.
— Поздно, — покачал головой Топорков. — Ведь я уже умер!
— Перестаньте! — изо всех сил крикнул Баклажанов.
— Незачем так кричать, Лев Александрович, — криво улыбнулся Топорков. — Вас уже никто не услышит. Час поздний — все разошлись по домам. Здесь только я и вы. Призрак и его недруг.
— Во-первых, вы не призрак! — запальчиво возразил режиссер. — Во-вторых, я вам вовсе не недруг! Зачем вы так говорите?
— Недруг, недруг, — повторил Топорков. — И еще лицемер. Что вы мне только не наговорили сегодня. И то, что я вас заинтересовал, и то, что вы, видите ли, возжелали познакомиться со мной поближе, и что работу в кино вам теперь неймется мне предложить… А где ж вы, спрашивается, раньше были? Когда я был жив? А?
— Я… ну… — Баклажанов не знал, что ответить. — Я вас, может, не разглядел сразу, не оценил. Ну простите меня за это! Такое бывает. Ни один актер не добивался успеха с первой попытки…
— Бросьте, — резко оборвал Топорков. — Всем хорошим актерам всегда удается преуспеть в профессии еще до тридцати. Исключений нет. Однако вы и вам подобные все-таки сделали таким исключением меня. Или, по-вашему, я недостаточно хорош?
— Хорош, хорош, очень хорош, — горячо закивал режиссер.
— Тогда почему же, — повысил голос Топорков, — вы доверили сыграть Раскольникова не мне, а этому фальшивому Бутафоркину?
— Может, я ошибся, простите, — залепетал Баклажанов. — Такое тоже бывает… И потом, я не соглашусь с вами. — Режиссер нашел в себе силы не во всем поддакивать взбесившемуся актеру. — Раскольникова сыграл хороший артист — нисколько не фальшивый. Разумеется, вы тоже не сфальшивили бы, но… вам просто не повезло, что поделать… Без этого в вашей профессии — никак…
Тут Баклажанов прекратил пятиться, поскольку уперся спиной в стену. Дальше отступать было некуда. А Топорков продолжал надвигаться на него и говорить:
— Я был идеальным Раскольниковым, я! И вы не могли этого не оценить, если хоть сколько-нибудь смыслите в своей профессии! Выходит, вы сделали это нарочно. Я вам чем-то не понравился, или вы просто позавидовали моему таланту и поэтому лишили меня возможности сыграть роль, для которой я был рожден… Но ничего, я сыграю ее сегодня. Уже не перед камерой, а в жизни. И пускай вы будете моим единственным зрителем, зато вы наконец оцените меня по достоинству…
— Вы сошли с ума, — прошептал Баклажанов. — Пустите меня! — Он сделал попытку оттолкнуть Топоркова и побежать прочь, но сильная рука актера немедленно вернула его на место, с силой прижав обратно к стене.