ГЛАВА 4
Два времени года сменяют друг друга на планете за шесть месяцев. Стоит ли удивляться, что за такой срок происходит множество событий?
Питер загрузил из сети в свой компьютер номер «Тайм» за эту неделю и стал его просматривать. Мировые новости. Люди. Вехи.
Вехи.
Рождения, свадьбы, разводы, смерти. Далеко не все вехи столь четко обозначены. Где упомянуты такие события, как гибель романтической любви? В каком журнале регистрируются затяжные хвори, опустошенные сердца? Кто отметил исчезновение счастья?
Питер вспомнил, какими прежде были субботние вечера. Ленивыми. Наполненными любовью. Вместе читали газету. Смотрели маленький телевизор. В какой-то момент поднимались в спальню.
Вехи.
Кэти спускалась вниз по лестнице. Питер мельком взглянул на нее. В нем все еще теплилась надежда — надежда на то, что он увидит прежнюю Кэти, ту Кэти, в которую он когда-то влюбился. Затем, вновь уткнувшись в экран, он вздохнул — не театрально, не для того, чтобы она услышала, а про себя, — тяжелый вздох, попытка заглушить печаль. Бросив на жену лишь мимолетный взгляд, тем не менее Питер успел запомнить, как она выглядит. Она была в потрепанной футболке с эмблемой Торонтского университета и мешковатых джинсах. Никакой косметики. Черные волосы до плеч наспех расчесаны, но не уложены. Вместо контактных линз — очки.
Еще один едва слышный вздох. Ее так портили болтающиеся на носу толстые стекла, но Питер не смог вспомнить, когда она в последний раз надевала контактные линзы.
Они уже шесть недель не занимались любовью. Средняя цифра по стране составляла 2,1 раза в неделю. Так, во всяком случае, было написано вот в этом номере «Тайм».
Конечно, «Тайм» — это американский журнал. Возможно, здесь, в Канаде, другая статистика.
Возможно.
В этом году исполнялось тринадцать лет со дня их свадьбы.
А они не занимались любовью уже шесть проклятых недель.
Шесть недель! Он снова посмотрел на жену. Она все еще стояла там, на лестнице, на третьей ступеньке снизу, одетая как девчонка-сорванец.
Ей сейчас сорок один год; в прошлом месяце они отметили ее день рождения. Она сохранила хорошую фигуру — хотя Питеру нечасто теперь удавалось ее разглядеть. Трикотажные футболки, слишком просторные свитера и длинные юбки — эти мешки, которые она с некоторых пор предпочитала носить, скрывали почти все.
Питер резко ткнул в кнопку «след, стран». и стал читать дальше. Во второй половине дня по субботам они прежде подолгу занимались любовью. Но, Боже, если она и впредь собирается так одеваться... Он прочел три абзаца лежащей перед ним статьи и поймал себя на том, что не имеет ни малейшего понятия об их содержании, он не запомнил ни единого слова.
Он еще раз взглянул наверх. Кэти по-прежнему стояла на третьей ступеньке, глядя на него сверху вниз. На мгновение их взгляды встретились, затем она опустила глаза и, держась за перила, сошла в гостиную.
Не отрываясь от журнала, Питер спросил:
— Что ты предпочитаешь на ужин?
— Не знаю, — последовал равнодушный ответ. Не знаю. Государственный гимн Кэтиленда.
Боже, как это все надоело. Чем бы ты хотела заняться сегодня вечером? Что ты хочешь на ужин? Не хочешь ли взять отпуск?
Не знаю.
Не знаю.
Не знаю.
Проклятие.
— Я хочу рыбу, — сказал Питер и снова «перевернул страницу».
— Все что угодно, если тебе это доставит удовольствие. — Все те же безжизненные интонации.
«Мне доставит удовольствие, если ты поговоришь со мной, — подумал Питер. — Мне доставит удовольствие, если ты перестанешь одеваться в это идиотское тряпье».
— Может, нам просто заказать что-нибудь на дом? — спросил Питер. — Скажем, пиццу или что-нибудь китайское.
— Как хочешь.
Он снова начал листать страницы, все новые слова заполняли экран.
Тринадцать лет супружества.
— Может, мне позвонить Саркару, — осторожно предложил он, стараясь расшевелить Кэти. — Пойти с ним куда-нибудь перекусить.
— Как хочешь.
Питер выключил экран.
— Черт возьми, дело же не только в том, чего хочу я. В конце-то концов, чего хочешь ты?
— Я не знаю.
Нарыв созрел и должен был прорваться, все его вздохи не приносили желаемого облегчения.
— Может, мне просто выйти поужинать с Саркаром и больше сюда не возвращаться?
Она молча стояла на другом конце комнаты, спиной к лестнице. Ее нижняя губа слегка дрожала. Наконец чуть слышно раздалось:
— Если это сделает тебя счастливым.
Все рушится, подумал Питер. Все рушится прямо сейчас.
Питер машинально включил и выключил экран.
— Все кончено, да? — с отчаянием произнес он. Тринадцать лет...
Он должен прямо сейчас встать с дивана, встать и уйти. Тринадцать лет...
— Боже мой, — тоскливо произнес Питер, так и не дождавшись ответа. Он закрыл глаза.
— Питер...
Он все сидел с закрытыми глазами.
— Питер, — послышался напряженный голос Кэти, — я спала с Хансом Ларсеном.
Он ошалело уставился на нее. У него, что называется, отвисла челюсть, сердце бешено колотилось. Она отвела взгляд.
Кэти нерешительно прошла в центр гостиной. Несколько минут оба молчали. Питер чувствовал резь в желудке. Наконец хриплым, срывающимся голосом, словно механизм, у которого кончился завод, он с трудом выдавил:
— Я хочу знать подробности.
Кэти говорила тихо. Она старалась не смотреть на мужа.
— Разве это так уж важно?
— Да, это важно. Конечно, это важно. Как долго продолжалась эта... — он замолчал на секунду, — ...эта связь? — Боже, он никогда не думал, что придется употреблять это слово в подобном контексте.
Ее нижняя губа снова задрожала Она сделала шаг к нему, словно хотела сесть рядом, но остановилась в нерешительности, увидев выражение его лица. Вместо этого она медленно пошла к креслу и устало опустилась в него, казалось, эти несколько шагов по комнате были самой длинной дорогой в ее жизни. Кэти осторожно положила руки на колени и стала их внимательно рассматривать.
— Это не было связью, — тихо сказала она.
— А как же, черт возьми, это называется? — Питер произносил жесткие слова, но тон совершенно им не соответствовал. Он был безжизненным, опустошенным.
— Это было... это не были какие-то взаимоотношения. — Кэти слегка заикалась. — Это просто случилось.
— Как?
— В пятницу вечером, после работы. Ты в тот раз не пришел. Ханс попросил меня подбросить его до метро. Мы вместе с ним дошли до стоянки машин нашей компании и сели в мою машину. На стоянке в тот момент никого не было, и было очень темно.
Питер устало покачал головой.
— В твоей машине? — переспросил он затем он долго молчал и наконец тихо сказал: — Ты... — и следующее слово он произнес Нарочито медленно, с брезгливой гримасой, словно это было единственное верное определение, — потаскуха.
Ее лицо опухло, глаза покраснели, но она не плакала. Кэти слегка покачала головой, словно пытаясь оспорить это слово, слово, которым до сих пор никто никогда ее не называл, но в конце концов она только пожала плечами, возможно, смирившись.
— Что там произошло? — спросил Питер. — Что именно вы делали?
— Мы занимались сексом. Вот и все.
— Какого рода сексом?
— Нормальным сексом. Он просто скинул брюки и задрал мне юбку. Он — он нигде меня не трогал.
— Но ты была пьяная?
Она вспыхнула.
— Я... я слишком много выпила.
Питер кивнул.
— Ты никогда прежде не пила. Пока не начала там работать.
— Я знаю. Я больше не буду.
— Что еще случилось?
— Ничего.
— Он поцеловал тебя?
— Перед этим — да. Но потом нет.
Саркастически:
— Он сказал, что любит тебя?
— Ханс говорит это всем.
— А тебе он это говорил?
— Да, но... но это были только слова.
— Ты ему это говорила?
— Конечно, нет.
— А ты... ты кончила?
Шепотом:
— Нет. — И тут слеза все же медленно поползла у нее по щеке. — Он... он спросил меня, кончила ли я. Как будто можно кончить, когда это так делают, раз-два и готово. Он спросил меня. Я сказала, что нет. А он засмеялся... засмеялся и застегнул брюки.