Еврейка все-таки помогла американцу с парашютом. "Никакого характера, – подумал Хокинс. – Отказывалась с ним разговаривать, отворачивалась, не поддалась из комплименты и безвкусное заигрывание, а теперь помогает: ножные ремни, заплечные ремни, правильное расположение всей «упряжи».
Закончив, она отвернулась от американца и сказала, обращаясь к Хокинсу:
– Три тысячи девятьсот метров.
– М-м-м. – промычал тот, так как будучи инструктором, должен был что-то отвечать.
– Мы готовы, – произнесла она.
Американец – кандидат в покойники – сидел рядом с ней.
«Да, немцы были в чем-то правы, – думал Хокинс, – но уж очень они грубы. Если заглянуть в душу немца, ничего, кроме грубости и бесцеремонности там не найдешь. Как этот гунн сунул Хокинсу конверт с деньгами! Будто тайком лез к нему в брюки с нескромной целью.»
– Будет весело! – сказал американец.
Его карие глаза сияли. С лица сбриты волосы. В землю Виргинии он врежется со звоном и разлетится во все стороны.
Сотрясая легкий самолет, моторы ревели, набирая обороты.
Войска Ее Королевского Величества по сообщению «Таймс» все еще находятся в Адене, на берегу Персидского залива. Повезло Адену! А он здесь, в Америке, которая выбрала собственный путь и идет по нему в одиночестве, ежедневно расплачиваясь за свое упрямство.
Еврейка смягчилась. Она что-то объясняла американцу. Хокинс, закрыв лицо «Таймс», прислушался.
– Самолет поднимется почти на четыре километра. Одна минута свободного падения. Потом немедленно дергайте за кольцо. Прыгайте за мной. Я прослежу, чтобы кольцо было вовремя выдернуто. Глупо с вашей стороны выполнять такой прыжок, не имея опыта.
– Послушайте, дорогая, не беспокойтесь обо мне.
– Очень глупо.
– Это был единственный шанс поговорить с вами.
– Повторяю, вы невероятно глупы.
Им приходилось кричать, чтобы перекрыть рев мотора.
– Мне нужно с вами поговорить.
– У вас ножные ремни не затянуты.
– Когда мы сможем встретиться?
– Весь этот год я буду занята. Попробуйте в это же время через год.
Вдруг она вскрикнула:
– Мистер Хокинс! Кто дал ему этот парашют?
Опять принялась за свое. Первой заговаривать с Джеффри Хокинсом! Он промолчал.
– Отложите газету. Ему нельзя прыгать с этим парашютом.
Отложить газету? Что за наглость!
Неожиданно колонки мелкого шрифта перед глазами исчезли. Газета пропала. Это американец вырвал ее!
– Прошу прощения, – сказал Джеффри ледяным тоном, уверенный, что американец немедленно начнет извиняться.
– Ничего, – ответил американец. – Она обращается к вам.
– Я в состоянии понять, что передо мной говорящая женщина, и в вашей помощи не нуждаюсь.
– Почему вы ей не отвечаете?
– Я не хотел бы обсуждать с вами эту тему, – сказал американскому полисмену Джеффри Хокинс. – Будьте любезны, немедленно верните мою газету.
– Кто дал ему этот парашют? – спросила девушка. – Вы?
– Я не сержант из хозяйственного взвода и не занимаюсь раздачей парашютов.
– Но ему нельзя прыгать с этим парашютом.
– Без парашюта – тем более, – ответил Хокинс. Прекрасно сказано! Такую фразу стоит повторить в беседе с англичанином.
– Не удивительно, что британская армия отказалась от ваших услуг, – сказала девушка.
Хватит. Джеффри обязан наказать дерзость. Он ударил ее по лицу тыльной стороной ладони. По крайней мере, попытался ударить: какой-то непонятный, быстрый поток воздуха оттолкнул ладонь.
– Выбирай выражения, еврейка, – сказал он, в растерянности глядя на собственную руку, отброшенную непонятно чем к стенке кабины.
– Не морочьте мне голову, Хокинс. Это вы подсунули ему неисправный парашют?
– Отвечайте, – сказал американец.
В разговор вмешался пилот:
– Мы подходим к точке прыжков. Высота – три тысячи девятьсот метров! – прокричал он.
Вот и хорошо. Теперь все уладится само собой. Для прыжков с такой высоты самолет поднимается вверх почти вертикально. Прыжки совершаются в верхней точке. Это единственный практичный способ: если самолет какое-то время будет лететь на такой высоте по горизонтали, всем понадобятся кислородные маски. А так – кислород не нужен, потому что самолет наверху не задерживается.
– Если собираетесь прыгать, доктор Хиршблум, то прыгайте, – сказал Хокинс.
Рядом с ним открылась дверь, и девушка встала на ноги, пригнувшись. Она перебралась через вытянутые ноги Хокинса и сказала:
– Не разрешайте ему прыгать с этим парашютом.
Потом обратилась к американцу:
– Не прыгайте.
Поставив ногу на крыло снаружи, она на мгновение задержалась и исчезла.
– Мистер янки, будете прыгать? Или подождете, пока компьютер прыгнет за вас?
– Нет, пожалуй, не буду, – промолвил американец. Рвущийся в открытую дверь ветер трепал его волосы.
– Дело ваше, – сказал Хокинс. – А вниз поглядеть не желаете? Будете хотя бы знать как выглядит земля с высоты. Или боитесь?
– Я знаю как выглядит земля, дорогой, – ответил американец.
– Интересный прыжок совершает еврейка, – проговорил Хокинс, выглядывая наружу. – Весьма любопытное свободное падение.
Американец-полицейский пожал плечами, перешагнул через ноги Хокинса и высунулся наружу. Джеффри Хокинс плечом уперся ему в спину, ногами зацепился за стойку сидения и толкнул американца, толкнул что было сил. Ничего не произошло.
– Хочешь прыгнуть со мной вместе? – обернувшись спросил американец.
Джеффри Хокинс толкнул его еще, и на этот раз – успешно. Слишком успешно. Собственная энергия не без помощи американца бросила его наружу головой вперед, в сторону стоек крыла, и он оказался вне самолета в стремительном падении вниз сквозь леденящий холодный ветер. В компании американца, крепко держащего Хокинса за глотку.
Несколько секунд ускорения. Затем они достигли предельной скорости, и наступило свободное падение. Американец улыбался и тихонько напевал свой гимн – «Янки Дудл».
Пинком ноги Джеффри попытался избавиться от него. Пять тысяч, считай, заработаны. Но пинок не помог, а правая нога вдруг потеряла подвижность. Несмотря на все усилия, Хокинсу никак не удавалось отцепиться от улыбающегося американца, который напевал себе под нос и проделывал руками непонятные манипуляции. Джеффри вспомнил карате и нанес было удар по переносице, но, едва начав движение, рука его онемела, а потом…
О Боже! С левого плеча соскользнула лямка парашюта. Американец что-то сделал с главной пряжкой на груди, и она расстегнулась. Какая-то сила развернула Джеффри спиной к американцу. С неожиданно онемевшей правой руки слетела вторая лямка. Нераскрытый парашют держался теперь только на ножных ремнях. Джеффри снова что-то развернуло, на этот раз – лицом к американцу, и он ощутил, как парашют проскочил у него между ног. Теперь он летел вниз, головой вперед, с парализованными конечностями и, самое главное, без парашюта! Он попытался изменить положение тела, но ощутил несильный шлепок по спине и остался летящим все в том же положении.
Господи! Он без парашюта! Его опять развернуло, и они с американцем очутились лицом к лицу. Оба неслись к земле. Американец застегивал на груди пряжку парашюта – парашюта Джеффри! Он улыбался и мурлыкал какой-то мотив. Джеффри увидел брошенный в его сторону сверток цвета хаки. Это был неисправный парашют американца. Потом Пелхэм крикнул:
– Вот так-то, милый! Привет Генриху Восьмому!
Из-за спины американца вырвалась красно-белая ткань, хлопнула наверху и превратилась в купол раскрывшегося парашюта. Американец мгновенно взмыл вверх и стал удаляться все дальше и дальше, раскачиваясь на стропах в плавном спуске.
Джеффри Хокинс, бывший морской пехотинец Ее Величества Королевы, встретился с зеленой землей Виргинии одновременно с неисправным парашютом. Парашют подпрыгнул, ударившись о землю с глухим стуком, и остался годным к дальнейшему использованию. В отличие от Джеффри Хокинса.
Когда Римо приземлился, доктор Хиршблум уже ушла.
Глава шестнадцатая
Брюстер-Форум предоставил в распоряжение Римо комнатку в двухэтажном здании, расположенном в центре лабораторного комплекса, откуда не было видно ни одного из коттеджей. Здание называли домом для прислуги.
– Если заблудитесь, спросите дом для прислуги, – сказал ему управляющий спортзалом.