– Мне есть, что сказать! – перекричал граф Бовдо поднявшийся в зале шум. – Господа верноподданные Горного королевства, я не понимаю, о какой подлости изволит говорить Его величество. Все вы прекрасно знаете, что жизнь в нашем мире подчинена законам, которые установил сам Творец. Один из этих законов гласит, что в мире за стеной допускаются войны, поединки и дуэли с применением оружия в течение любого времени, кроме ночных часов. И все вы хорошо знаете, а для тех, кто не знает, я могу напомнить, что однажды, восемь лет назад, в вечернее время, в таверне «Смелые горные», во время игры в кости я слегка повздорил с Его величеством, королем Ащуком Первым и его сыном принцем Делавармом. Его величество первым обнажил оружие, ну и напоролся своим правым глазом на острие моей шпаги. Ловкий, кстати, был выпад, – не преминул заметить Бовдо, обернувшись и подмигнув Фролу, чем вызвал в зале бурю возмущения. Но граф, как ни в чем не бывало, продолжил речь, которая мало походила на оправдательную:
– Тому есть свидетели, присутствующие в этом зале. К примеру, виконт Анелли не даст соврать, что все было именно так. Ведь, правда, господин начальник королевской тюрьмы? – обратился он к понуро сидящему в президиуме тучному господину. – Или вот еще виконт Касоч, тоже был в тот вечер в таверне. Но этот достойный дворянин, в отличие от нынешнего начальника тюрьмы, все-таки бросился на защиту своего короля, за что и лишился большого пальца на правой руке. Однако, несмотря на такую серьезную рану, господин Касоч все-таки прекрасно видел, как, презрев все правила дворянской чести, принц Делаварм набросился на меня сзади, и… моя шпага проткнула его сердце…
Слова подсудимого потонули в какофонии возмущенных выкриков:
– Казнить! Скормить рыбам! Никакой жалости! Предать смерти…
На что Его величество, король Халимон только горестно кивал, давая понять, что целиком разделяет мнение зала. Наконец, он поднял руку, призывая всех к молчанию. Затем объявил:
– С господином Бовдо все ясно. Дальнейшее разбирательство по делу второго подсудимого я передаю Верховному судье Горного королевства, Его преосвященству, кардиналу Манаю.
Под раздавшиеся аплодисменты король вернулся на свое место, а на трибуну поднялся высокий седовласый старик с морщинистым лицом и пронизывающим взглядом глубоко посаженных карих глаз. Именно таким Фрол, которого вывели из-за решетки и поставили рядом с генералом, мог бы представить себе, например, кардинала Ришелье.
Кардинал Манай спокойно дождался, когда в зале наступит тишина. По всему чувствовалось, что авторитетом Его преосвященство пользуется не меньшим, а, возможно, большим, чем король. И говорил Манай, по сравнению с Халимоном, гораздо тише и медленней, видимо, привыкнув, что каждое его слово для каждого слушателя имеет особую ценность.
– Господа, подданные Горного королевства! – начал кардинал. – Как уже сегодня в этом зале говорилось, вся жизнь в мире за стеной подчинена законам, которые установил сам Творец. Но так же и вся жизнь в Горном королевстве подчинена законам, которые установил его законный король. Один из законов Горного королевства гласит: «Любой пришлый остается чернью, то есть человеком, лишенным всяких прав, до тех пор, пока не принес присягу на верность Его величества. И если этот человек поднимет руку на верноподданных Горного королевства, он приговаривается к смерти».
Так вот, один из представших в этот вечер перед королевским судом – недавно преобразованный пришлый по имени Фролм. Не далее, как сегодня утром, во время наглой вылазки лесных, целью которой было помешать строительству новой крепости Квадро барона Ольшана, пришлый Фролм, задействованный на строительстве в качестве черни, покалечил верноподданного Горного короля бойца Симагу и добровольно переметнулся на сторону врага.
Затем он, все так же, без принятия присяги, пусть даже и присяге королю Гурлию, противостоял атаке на Рубежную крепость славным бойцам Горного королевства, и каким-то подлым образом убил одного из самых достойных наших офицеров, капитана Евдоккима. После чего был ранен и пленен…
Теперь уже слова кардинала Маная накрыл настоящий кагал выплеснувшегося негодования, за которым и слов-то было не разобрать. И вдруг среди этого кагала Фрол почувствовал, что его кто-то очень пристально разглядывает. Он посмотрел направо и сразу наткнулся на впившиеся в него глаза. Это была дама, сидевшая слева от короля. Ее величество, принцесса Истома, вспомнил Фрол ее имя, такое же непривычное, как и все имена в мире за стеной. Он был хорошо знаком с такими взглядами особ прекрасного пола, озабоченных до мускулистых мужчин. В околокиношной тусовке их хватало, и молодому, атлетически сложенному каскадеру порой доводилось получать недвусмысленные предложения провести вечер вместе с «щедрыми незнакомками», правда, к разочарованию последних, он всегда эти предложения игнорировал.