— Какой ты мерзавец, — с отвращением выговорила она. — Какой отъявленный мерзавец.
Убедившись, что поднять Гарри не удастся, Кассандра резко вскочила на ноги и устремилась в вестибюль.
Макс прыгнул вперед и схватил со стола пульт.
«Боже, неужели еще не все?» — с ужасом подумал я. (О, как же мало я знал.)
Дверь затворилась, и замок защелкнулся.
Кассандра замерла перед ней, попыталась открыть, в бешенстве обернулась и уставилась на Макса.
— А теперь… — начал тот.
Соскользнув со стола, он обошел его и направился к полке над камином. Снял со стены африканскую трубку для стрел.
— Теперь coup de main,[9] — закончил он начатую фразу. — Сюрприз!
Он поднес трубочку к губам и прицелился в Кассандру.
Та отпрянула к двери и прижалась к притолоке с выражением ужаса на лице.
И тут Макс дунул в трубку, Кассандра вздрогнула, испустила жалобный вздох (внутренне я сделал то же самое) и опустила глаза вниз.
Маленькая оперенная стрела торчала над ее правой грудью.
С болезненным стоном она выдернула стрелу и, не веря своим глазам, уставилась на нее. Но слабость овладела ею, стрела выпала из пальцев и, спланировав, неслышно опустилась на пол. Тут же рухнула на пол и Кассандра.
«Ты решил покончить с обоими?» — в ужасе обратился я мысленно к Максу.
Тот бесстрастно вернул трубочку на место и обернулся к Кассандре.
— Я решил прикончить вас обоих, — сообщил он ей, — задумав сначала припугнуть Гарри, конечно. Этого требовало все мое существо. Обоих и в один и тот же момент. Момент искупления и отмщения.
Его голос пресекся. Макс не выглядел ни мстителем, ни тем более искупителем. Это было самое страдающее создание на свете.
— Момент трагический, — с трудом договорил он.
Кассандра попыталась подняться, но не смогла.
Будто все ее кости расплавились, а тело перестало повиноваться. Она подползла к двери и рухнула на пол бесформенной грудой. Глаза ее были распахнуты, рот приоткрыт. Жуткое зрелище. Несмотря на обуревавшие меня чувства, не пожелал бы я ей такого конца.
Со стороны Гарри послышалось едва заметное движение, и мы оба — Макс и я — устремили туда наши взгляды.
Макс отошел от камина и направился к тому месту, где лежал, борясь за каждый вздох, мучительно извиваясь всем телом, его бывший агент. Глаза Гарри, как и у Кассандры, были отчаянно распахнуты.
— Итак, дорогой друг… — безжалостно начал Макс.
Гарри попытался приподнять голову, но не смог и продолжал лежать, бессмысленно глядя перед собой. Затем голова его со стуком упала на пол, глаза закрылись.
Макс присел рядом и приложил ухо к его груди. Удовлетворенный, выпрямился и подошел к Кассандре. Ей за это время удалось принять сидячее положение, и теперь она полулежала, прислонившись к двери. Глаза ее были закрыты.
Он присел перед ней и приложил руку к левой груди. Прислушался.
— Кончено, — тихо выговорил он. — С ними покончено.
Быстро выпрямившись, с угрюмым выражением лица он вернулся к письменному столу. Взял в руку пульт, нажал кнопку, и дверь отворилась.
Затем Макс вернулся к двери, ухватил Кассандру за руки и отволок ее тело в сторону от двери. После этого направился ко мне.
— Отец, с нас на сегодня хватит, а?
Видел ли он боль, застывшую в моих глазах? Должно быть видел, поскольку сказал:
— Знаю, это было ужасно. — Он положил руку мне на плечо и тихонько его сжал. — Но это было необходимо.
Макс стал подталкивать мое кресло к двери.
— Пойдем-ка, я тебя переодену и немного почищу. А позавтракать ты еще не расположен?
Тон его был сугубо деловым, отчего я почувствовал еще больший страх.
За мгновение до того, как он отворил дверь, далеко на горизонте вспыхнула молния, осветив сумрачную комнату.
— Надвигается буря, — безразлично промолвил Макс.
Мог ли я знать, что буря, обрушившаяся на мой дом, еще только начинается?
СЛЕДИТЕ ЗА РУКАМИ
ГЛАВА 12
Сын вкатил мое кресло в лифт и отвез меня в комнату. Там он меня бережно раздел, протер мое сморщенное, изможденное тело губкой и переодел.
Производя все эти действия, он не проронил ни единого звука. Я же неотрывно смотрел ему в лицо, надеясь, что он сумеет прочесть вопрос, горевший в моих глазах: «За что?»
Сын наверняка увидел этот вопрос, при его-то внимательности ко мне и моим нуждам, но не стал отвечать на него, оставив меня в мучительном недоумении.
«Два убийства! Зачем ты сделал это?»
Он накормил меня. При этом я сам себе напоминал малое дитя — салфетка вокруг шеи, ложка под подбородком, чтобы ловить струйки, текущие изо рта.
Все это Макс проделал без единого слова, храня непроницаемое выражение лица. Даже я, который знал его в течение всей жизни, ничего не мог понять по его лицу.
Лишь когда я закончил есть, сын заговорил:
— Могу я попросить тебя побыть недолго на кухне? Скоро вернусь!
Он поцеловал меня в щеку и вышел.
Мне показалось, я ощущаю какое-то жжение в уголках глаз. Не было ли это подступающими слезами, о которых я давно уже забыл?
Почему Макс совершил эти страшные поступки? Была ли жажда мести столь жгучей, что он вынужден был убить и Гарри, и Кассандру?
Мне трудно было в это поверить. Он никогда не проявлял склонности к насилию, насколько я могу знать, конечно. По отношению ко мне всегда был заботливым и любящим сыном.
В таком случае — почему?
Так я и сидел на кухне, в полном одиночестве, вымытый, накормленный, переодетый в чистое белье — беспомощное дитя. Но мой разум лихорадочно работал, страдая и изумляясь.
Как долго мне пришлось ожидать его возвращения? По моим оценкам, примерно полчаса. Возможно, немного больше.
Когда Макс вернулся, он, ни словом не объяснив, что намерен делать, покатил мое кресло обратно в Палату Волхвований, установил его в обычном месте, потрепал меня по плечу и наконец произнес:
— Отец, со временем ты все поймешь. Обязательно. Я так надеюсь, padre.
С этими словами он оставил меня снова одного. И опять я, как и до происшедшей трагедии, сидел в том же углу и размышлял.
Я ухитрился бросить взгляд на часы. Было четырнадцать тридцать три. На далеком небосклоне сверкали молнии, изредка раскатывался сопровождавший их удар грома, его звук становился все ближе и ближе. Ураган приближался.
Я оглядел комнату. Все оставалось по-прежнему, за исключением деталей. Пятна крови на полу тщательно смыты. Осколки фарфоровой вазы выметены. Флакон, из которого Макс вытряхнул таблетки, убран, возможно, возвращен в тот же ящик стола, где его хранили до того. Африканская трубка для стрел еще на моих глазах была повешена обратно на стену над каминной полкой. Оба дуэльных пистолета также возвратились на свои обычные места Арабский кинжал лежал, как и раньше, на письменном столе.
Но в кабинете кое-что изменилось.
Стоявшее на стойке бара серебряное ведерце наполнилось ледяными кубиками. Из него выглядывало горлышко бутылки «Дом Периньон». Старинный глобус покрылся алым шелковым платком. Сундук, стоявший подле гильотины, и египетский саркофаг были закрыты.
Лишь одна ужасная подробность нарушала привычный порядок: в том же положении — изломанное, бессильное — лежало тело Кассандры Делакорте.
Вот уж это я совершенно отказывался понять. Мой ум не мог вместить подобной жестокости и понять ее причины. Представшая моим глазам картина заставляла недоумевать.
Зачем, совершив двойное убийство, прятать один труп, маскировать все улики преступления и оставлять на виду второй труп? Такие действия не имели смысла.
Но оказалось — как в очень немногом из того, что уже случилось в тот день и что должно было случиться еще, — смысл в этом все-таки был.
В тот момент — бывший полнейшей для меня неожиданностью — абсурду пришел конец.
В вестибюле зазвонил колокольчик входной двери. Мне показалось, что в доме никого нет.