— По-моему, это чистое злобствование.
— Называйте как хотите,— сказала Дженни,— Одно для меня ясно: эти письма написаны душевнобольным человеком.
6. ГРАНАТА МИЛЛЗА
В последующие дни не произошло ничего примечательного, если не считать того, что в окрестностях деревни объявился цыганенок. У Фреда Киндерсли сломалась машина, и он попросил меня свозить его в Дорчестер за продуктами; по пути он и рассказал мне о цыганенке.
Вот уже несколько недель деревенские жители встречают по ночам цыганенка. Поблизости нет ни одного цыганского табора, и это довольно странно. По их описанию, цыганенок — стройный паренек в надвинутой на лоб старой фетровой шляпенке. На приветствия он не отвечает, тихо проскальзывает мимо.
— И что же, по их мнению, он делает по ночам? Крадет кур?
— Ни у кого не пропало ни одной курицы,— сказал Фред.
— Может, он переодетый русский шпион?
— Нет тут для шпионов ничего интересного. Теперь у наших деревенских новая тема для разговоров. А то они все обсуждали эти паскудные письма.
— Деревенские знают о них?
— Знают. А чего не знают, додумывают.
На самой вершине холма мы свернули на дорогу, соединяющую Дорчестер с Шерборном, ее лента зыбилась перед нами в знойном мареве.
Я всегда уважал типично североанглийскую сдержанность Фреда и не расспрашивал его об анонимке, которую получил он сам. И вдруг, сидя подле меня в прямой неподвижной позе, он признался:
— Доротея очень расстроена. Не знаю, правильно ли я поступил, показав ей письмо.
Я сочувственно кашлянул.
— Меня просто поражает, откуда этот человек мог знать…— Фред помолчал, глядя сквозь лобовое стекло прямо вперед.— Я уже рассказывал вам, мы натерпелись неприятностей от Берти Карта. В письме сказано, что моя жена продолжает «путаться» с ним. Только сказано погрязнее. Конечно, я не лишился сна. Я знаю, это неправда. Но как этот тип пронюхал, что Берти и впрямь приставал к моей жене?
— Обычная деревенская сплетня? Вы же сами говорили, что…
— На людях он ничего себе не позволял. Только когда бар был пуст.
— И он оставался наедине с Доротеей?
— Да, началось так. Но пару раз он пробовал заигрывать с ней и при мне. Но я это сразу же прекратил; надо сказать, нахал он редкий.
Я с некоторым беспокойством вспомнил о перепалке между ним и Джейн.
— Я слышал, что папаша не гнушался правом первой ночи,— продолжал Фред.— Молодой Карт, видать, весь в него. Но закавыка в том, что об этом знаем только мы трое.
— И я. Вы рассказали и мне.
— Полноте, полноте, мистер Уотерсон. Подозревай я, что это вы рассылаете анонимки, я не поехал бы с вами в одной машине.
— Может, Берти проболтался кому-нибудь из женщин?
Фред Киндерсли вздохнул.
— Случались у нас в Нетерплаше мелкие неприятности, но такого еще никогда не было. Эти письма никого не щадят. Начинаешь опасаться всех. Как будто за тобой следит глаз Старшего Брата.
— Старшего Брата, то бишь Элвина,— прошептал я.
Фред призадумался.
— Элвин? Но ведь он человек безобидный. Язык у него, конечно, длинный, но…
— А как он разыграл Пейстона? Так ли уж он безобиден?
— Нет никакой уверенности, что это сделал именно он. А все же это только розыгрыш — достаточно жестокий, не спорю, но его нельзя ставить на одну доску с этими письмами. К тому же розыгрыш был устроен открыто — сам Элвин присутствовал на званом ужине и вовсю наслаждался своей проделкой. Но эти письма — тайные, трусливые — все равно что удары ножом в темноте.
— Любопытно, что они стали приходить почти сразу после розыгрыша.
— Что вы хотите сказать?
— Похоже, что розыгрыш навел кого-то на мысль написать эти анонимки: он знал, что подозрение должно неминуемо пасть на шутника, и, чтобы ни у кого не оставалось никаких сомнений, наклеил свои записки на карты.
Обдумав мою мысль, Фред сказал:
— Выходит, он точно знал, что розыгрыш устроил Элвин?
— Знал или догадывался.
— И у него есть зуб на Элвина — он хотел опорочить его.
— Возможно и так. Но не обязательно.
— Но если все же так, мистер Уотерсон, искать придется недалеко.
— И кто же, по-вашему, виновник?
— Человек, который пострадал от розыгрыша Элвина.
— Не представляю себе, чтобы крупный делец унизился до анонимки.
— Пейстон — малый беспощадный. Мы уже кое-чего насмотрелись.
— Беспощадный? Да, согласен. Но способен ли он на мелкие пакости?
— Меня очень тревожит, что будет дальше,— не сразу сказал Фред.— Письма вроде бы прекратились, но я всем своим нутром чую, что мы еще услышим об этом подонке, кто бы он ни был.
— Это зависит от того, какая у него цель. Нацелился ли он на Элвина или просто гадит как только может?
В следующий уик-энд Дженни вместе с Коринной уехала на несколько дней к своим родителям. Перед их отъездом я ощущал необычную наэлектризованность в атмосфере нашего дома; я приписал это взвинченным нервам Дженни: она, видимо, никак не может успокоиться после анонимки. И Коринна ходила со странно рассеянным видом. Я узнал лишь в пятницу, когда мы с Дженни легли спать, я узнал причину всего этого.
— Что нам делать с Коринной?— вдруг спросила Дженни.
— С Коринной? А что с ней неладно?
— Она влюбилась' в Берти. Только, Бога ради, не причитай, Джон: «Но ведь она еще школьница».
— Хорошо, моя любовь, не буду. Но я не очень хорошо представляю себе, чем мы можем помочь девочке, если она, как ты говоришь…
— Но ведь он — жуткое дерьмо и вполне может совратить ее…
— Возможно, ты и права, но…
— Не будь таким бесчувственным, Джон. Это твоя дочь. Неужели ты не понимаешь, что он может испортить ей жизнь?
Я почувствовал: Дженни вся напряглась в темноте.
— Она призналась тебе в своей влюбленности?
— Не прямо. Это-то меня и тревожит — до сих пор Коринна ничего не таила от меня. А теперь стала.
— Конечно, можно запретить ей видеться с ним, только вряд ли это принесет какую-нибудь пользу… Но ведь ты ходила с ней на все уроки верховой езды.
— Она недовольна, что ее все время провожают.
— Как бы она добиралась до Толлертона?
— Берти предложил подбрасывать ее туда и обратно на своей машине. В те дни, когда у нее уроки. В последнее время она совершает одна долгие прогулки — откуда мне знать, может, она встречается с ним.
— Спроси у нее. Она ведь никогда не обманывала.
— Ни на одну женщину нельзя положиться, если она влюблена. Мы все хитрые, как кошки.
— Ты хочешь, чтобы я отвадил его?
— Боюсь, это тебе не удастся. Поговори с ней. Она так трогательно восхищается тобой.
— Ну, не знаю. Могу только сказать, что малый он дрянной, а это классический способ толкнуть молодую девушку в объятия мужчины. Не поступить ли нам наоборот — нахваливать его так, чтобы она почувствовала отвращение?
— По-моему, это не тема для шуток, Джон. Если бы ее мать была жива…
— Она не могла бы сделать для Коринны больше, чем ты, дорогая.
Дженни стиснула мне руку. Иногда она так не уверена в себе — и даже в моей любви,— что самая пустячная похвала действует на нее с непропорционально большой силой. Но я ошибался, принимая этот жест исключительно за проявление благодарности. Следующие же ее слова показали, что она внутренне готовилась к предстоящему ей испытанию.
— А знаешь, Джон, для чего он волочится за Коринной? Чтобы возбудить во мне ревность. Нет, нет, не говори ничего. На самом деле он домогается меня. Он знает, что я его на дух не принимаю. Приударяя за Коринной, он как бы берет реванш за то, что я его отвергаю.
— Что ты говоришь, моя любовь?…
— Я знаю, что говорю. Его тщеславие уязвлено. Нашлась женщина, которая отнюдь не считает его неотразимым. Вот Коринна и должна быть принесена в жертву.
— Допустим, ты права. Но я не могу поверить, что он…