- Что случилось, ma petite? - Жан-Клод стоял на ступенях у меня за спиной. - Ричард не погиб; я бы это почувствовал.
Я повернулась, прислонясь спиной к двери, и стерла с лица слезы.
- Нет, не погиб, даже близко не было.
- Тогда в чем же дело?
Он спустился по ступеням, будто в танце, слишком грациозно, чтобы можно было передать словами, - даже после ночи в компании оборотней это было заметно. Рубашка на нем была глубокого и сочного голубого цвета - не настолько темная, чтобы быть синей. Рукава полные, с широкими манжетами, воротник высокий, но мягкий, почти как шарф. Никогда раньше не видела на нем ничего голубого. От этого цвета полночной синевы глаза казались еще синее, еще темнее. Джинсы на нем были черные и облегающие, как вторая кожа, сапоги до колен с раструбами, чуть прихлопывающими при ходьбе.
Он присел возле меня, не касаясь, как будто - почти - боялся это сделать.
- Ваш крест, ma petite.
Я посмотрела на крест. Он не светился - пока что. Схватив крест рукой, я дернула, оборвав цепочку, и отшвырнула его прочь. Он упал у стены, серебряно поблескивая в полутьме.
- Довольны?
Жан-Клод глядел на меня.
- Ричард жив. Маркус мертв. Верно? Я кивнула.
- Тогда отчего же слезы, ma petite? Я никогда не видел, чтобы вы плакали.
- Я не плачу.
Он чуть коснулся моей щеки и отнял руку. На кончике пальца висела слезинка. Жан-Клод поднес ее к губам, чуть лизнул.
- Вкус такой, будто ваше сердце разбито, ma petite. У меня перехватило горло. Слезы не давали дышать. Чем сильнее я старалась, тем обильнее текли слезы. Я обхватила себя руками, и пальцы влипли в густую слизь, покрывшую меня с головы до ног. Руки отдернулись, будто вляпались в какую-то грязь. И я глядела на Жан-Клода, держа руки перед собой.
- Mon Dieu, что случилось? - Он попытался меня обнять, но я оттолкнула его:
- Измажетесь с головы до ног.
Он поглядел на свою руку, измазанную прозрачной тягучей смолой.
- Как это вы оказались так близко к перекидывающемуся вервольфу? - Тут на его лице мелькнула догадка. - Ричард. Вы видели, как он перекинулся.
Я кивнула:
- Он это сделал прямо на мне. И это было... Господи, Господи, Господи!
Жан-Клод притянул меня к себе. Я его оттолкнула.
- Всю одежду измажете.
- Ничего, ничего, ma petite, это ничего. Ничего. Все нормально.
- Нормально? - Я дернулась, потом обмякла у него в руках, он обнял меня, и я вцепилась в шелк его рубашки, как в спасательный круг. Спрятав лицо у него на груди, я зашептала: - Он съел Маркуса. Съел.
- Он вервольф, ma petite. Все вервольфы так делают.
Это было так странно и так ужасно верно, что я засмеялась - резким, почти злым смехом, который тут же перешел в кашель, а кашель - во всхлипы.
Я держалась за Жан-Клода как за последний островок в мире безумия, рыдала, зарывшись в него лицом. Как будто внутри меня что-то сломалось, и сейчас я выплакивала сама себя ему в грудь.
Его голос дошел до меня издалека, будто он что-то говорил уже давно, но я не слышала. Он приговаривал по-французски, шепча мне в волосы, поглаживая по спине, укачивая на руках.
А я лежала в его объятиях. Слез больше не осталось, я была пустой, легкой и онемелой.
Жан-Клод бережно отвел мне волосы со лба и провел губами по коже, как сделал это Ричард сегодня ночью. И даже воспоминание об этом заставило меня снова заплакать. Слишком это было недавно.
- Ma petite, вы можете встать?
- Кажется, да.
Мой голос прозвучал незнакомо для меня самой. Я встала, все еще в круге его рук, прислоняясь к нему, и осторожно от него отодвинулась. Я могла стоять сама. Тряслась слегка, но это лучше, чем ничего.
Темно-голубая рубашка прилипла к его груди, пропитанная слезами и волчьей слизью.
- Теперь ванна нужна нам обоим, - сказала я.
- Это можно устроить.
- Только, пожалуйста, Жан-Клод, без приставаний, пока я не отмоюсь.
- Конечно, ma petite. Я слишком жестоко пошутил, прошу прощения.
Я посмотрела на него пристально. Как-то очень добр был сегодня Жан-Клод. Этот вампир обладал многими качествами, но доброта в их список не входила.
- Если вы что-то задумали, я об этом не хочу знать. Сегодня мне не до темных игр, договорились?
Он улыбнулся и отвесил глубокий размашистый поклон, не отрывая от меня глаз. Так кланяются на татами, когда опасаются, что противник может провести прием, если ты отвернешься.
Я мотнула головой. Что-то он на самом деле задумал. Приятно знать, что не каждый вдруг переменился до неузнаваемости. Одна вещь, на которую всегда можно положиться, - это Жан-Клод. Какая он ни есть заноза, зато он всегда есть. Надежен в каком-то своем, вывернутом смысле. Жан-Клод - надежен? Наверное, я устала сильнее, чем сама думала.
39
Жан-Клод открыл дверь спальни и вошел, пригласив меня изящным жестом. При виде кровати я остановилась. На ней сменили постель. Красные простыни. Багряные полы балдахина над почти черным деревом. С десяток подушек, пронзительно и ярко-алых. И даже после этой ночи все это бросалось в глаза.
- Кажется, мне нравится ваш новый декор.
- Белье надо было сменить. А вы всегда жаловались, что я мало использую цвета. Я глядела на кровать:
- Все, больше не жалуюсь.
- Я сделаю вам ванну. - "И он пошел в ванную, не отпустив ни шутки, ни рискованного замечания. Это почти тревожило.
Тот, кто сменил постель, убрал и кресла, на которых сидели Эдуард и Харли. Я все равно не стала бы садиться на чистые кресла, покрытая той чертовщиной, которая меня обляпала, и потому села на белый ковер, стараясь ни о чем не думать. Не думать - это легче сказать, чем сделать. Мысли гонялись друг за другом, как вервольф, ловящий собственный хвост. От такого сравнения у меня из глотки вырвался смех, перешедший во всхлип или стон, и я зажала рот тыльной стороной ладони. Мне не понравился этот звук. В нем слышались безнадежность, побитость.
Побита я не была, черт побери, но все болело. Если бы то, что я ощущала, было бы на самом деле раной, я бы истекла кровью.
Наконец дверь в ванную открылась, и в клубе влажного и теплого воздуха вышел Жан-Клод. Рубашку он снял, и совершенную грудь портил крестообразный шрам. В одной руке он держал свои сапоги, а в другой - полотенце, алое под цвет простыням.