Ключи от "Твинго" лежали у меня в кармане. Судорожно открыв дверцу, я влез в машину и помчался по улицам города. Сердце бешено колотилось. Мой бедный Саймон! Эти сволочи наверняка с ним разделаются. Он ведь не плод моего воображения. Но я-то жив!
Я стал лихорадочно соображать, что нужно сейчас сделать в первую очередь. Раненого Джаича успели эвакуировать. Я тоже остался в живых. Однако банда еще не обескровлена. Конечно, лучше было не бежать сломя голову из квартиры, а схватить с пола "бульдога" и тут же прикончить обоих. Но это я теперь такой умный, задним умом. А тогда действовал чисто автоматически.
Что же делать? Сам я с ними не управлюсь, это точно. Да и вообще, если верить тому, что говорил Дервиш о Ромуальдо Нуньесе, никто с ними не управится. Нужно ноги уносить пока не поздно. И молить Б-га о том, чтобы Нуньес не сел на хвост "Гвидону". Нужно явиться к "голым пистолетам" и потребовать, чтобы они убедили во всем этом Лили. Да и, вообще, мне больше некуда деваться. На Паризю штрассе возвращаться нельзя, с Горбанюка хватит и того. что уже на него свалилось. Теперь я бездомный и без оружия.
Я остановился у какого-то сквера, разобрался, где нахожусь, и поехал на "Сюксише" штрассе. Метрах в ста от дома Курта Трахтенберга была небольшая площадка для парковки машин. Я оставил там "Твинго" и, соображая, как лучше преподнести им последние новости, направился к дому. И тут раздался оглушительный взрыв. От неожиданности я слегка присел и втянул голову в плечи. Стены дома выстояли, однако крыша частично провалилась внутрь. Оконные стекла вылетели. Вслед за ними из одного из окон, словно из катапульты, вылетел раскрытый портативный компьютер и упал прямо у моих ног. Обломком черепицы мне здорово ушибло плечо. Все пространство вокруг было усеяно точно такими же обломками. Из оконных проемов начало бить пламя.
Прижимая руку к плечу, я склонился над компьютером. Он имел темно-серый корпус, значит, принадлежал Пью Джефферсону. У Трахтенберга компьютер был черного цвета, а у Жана Дюруа – темно-синего. По дисплею проходила рваная рана, однако клочек его еще жил. На нем пульсировали два слова, написанные по-английски четким жирным шрифтом. Я попытался перевести их и вздрогнул. Там было написано: Н"Флы, буллет!" "Лети, пуля!"
От отчаяния я зарыдал.
Из первого попавшегося аппарата я позвонил Лили. На сей раз она сама подняла трубку.
– Ситуация резко изменилась, – прохрипел я. – Джаич тяжело ранен. "Голые пистолеты" убиты. В деле оказалась замешана серьезная международная мафия. Мне кажется, лучшее, что мы можем сейчас сделать, это уйти, добросовестно заметая следы. Иначе "Гвидону" конец.
– Повтори, что ты сказал, – потребовала Лили таким голосом, что кровь застыла у меня в жилах.
– Они мертвы, Лили, – проговорил я. – И это – факт, от которого никуда не денешься. Мне очень жаль.
– Ты знаешь, кто это сделал?
– В принципе, да. – Мне вспомнились слова Гуриели: "Пока мы выполняли его задание, он нас здесь заложил." – Оттого и говорю, что нам лучше убираться отсюда подобру-поздорову.
– Завтра встречай меня в аюропорту, – сказала Лили и повесила трубку.
– В каком?! – крикнул я в отчаянии, но короткие гудки были мне ответом.
Предстояло решить вопрос, где переночевать. Паспорт и деньги я все время носил с собой, так что мог снять номер в гостинице. Однако я не знал всех возможностей протибоположной стороны. Ребята из "Фокстрота" сейчас наверняка разыскивают меня. Разумеется, знай они заранее, как обернется дело, они не спешили бы взрывать дом, поскольку у них появился бы шанс накрыть нас всех вместе. Теперь же дальнейшие их действия наверняка будут продиктованы тем, какой именно информацией они располагают. Знает ли кто-либо, помимо ушедшего в небытие Дервиша, об активном вмешательстве Изабель Демонжо? Впрочем, ее уже нет в Берлине. Разнюхал ли их наводчик, о котором к несчастью я так ничего и не успел узнать, о моей связи с Мариной Косых? Если нет, то можно было бы переночевать у нее. Но ведь узнали же они каким-то образом о существовании "голых пистолетов". А это было, пожалуй, значительно труднее. Коль скоро они пронюхали о "голых пистолетах", точно так же они могли вычислить и контору, на которую мы с Джаичем работаем, координаты бюро Горбанюка и даже его домашний адрес.
За неимением лучшего, я решил выехать куда-нибудь на природу и переночевать в машине. Лето в разгаре, ночи сейчас теплые. Правда, машина небольшая, и с особым комфортом в ней не устроишься, но одну-то ночь перетерпеть можно.
В соседнем имбисе я купил два дэннер-кебаба и тут же сожрал их. Затем выбрался на шоссе Лейпциг-Нюренберг-Мюнхен. С подвернувшейся по пути заправки позвонил Горбанюку. Он уже был на месте.
– Лили завтра прилетает, – сразу же сообщил он, как только услышал мой голос.
– Я знаю, – отозвался я. – Что с Джаичем?
– Привезли его как раз вовремя, чтобы сохранились шансы. Во всяком случае, приятель меня обнадежил.
– Послушай, Горбанюк, они подложили бомбу в дом, где находились "голые пистолеты". От них не осталось даже мокрого места.
– О, Б-же!
– Я бы порекомендовал тебе эвакуировать весь персонал из офиса, а самому с семьей переждать пару деньков у кого-нибудь из знакомых.
– Я так и знал, что этим кончится! Я чувствовал! А тот танцор, которого ты привязал к батарее, он что-нибудь рассказал? Я думал, что он и есть преступник и что ты его уже обезвредил.
– Да, он преступник, и он мертв. Но остальные-то живы и на свободе. Расскажи я тебе сейчас, кто является нашим противником, ты бы живо в штаны наложил.
– Не нужно мне ничего рассказывать! – Пожалуй, Горбанюк прекрасно бы спелся с Дервишем. – Разумеется, я эвакуирую людей и спрячусь сам. Спасибо, что предупредил. Но завтра мы увидимся. Я должен встретить Лили в аюропорту.
– В каком? – тут же поинтересовался я.
– В Тегеле.
– Когда?
– В десять тридцать утра.
– О'кэй.
Чем меньше я буду находиться в одиночестве, тем лучше. Хотя… Б-г его знает.
– Пока, Горбанюк.
– Послушай, Крайский!…
– Да. – Я вернул трубку к уху.
– Я хочу сказать, что поначалу совершенно не воспринял тебя всерьез. Но я заблуждался.
– Ладно, – сказал я. -Ты тоже на многое оказался способен, хотя в этом деле был, как говорится, сбоку припеку.
– Как там моя машина?
– Завтра повидаешься с ней.
– Привет ей от моей супруги.
– Хорошо, передам.
Дозаправив "Твинго", я въехал в ближайший лес. Было шесть часов вечера. Воздух вокруг был напитан одурманивающим запахом. Пели птицы. Я остановился возле "кирпича", воспрещавшего дальнейшее продвижение на автомобиле, и опустил стекла. Через несколько минут мимо меня прокатили два велосипедиста. Потом еще и еще. Я подумал о том, что Лили наверняка захочет узнать, как отыскать Гуриели и остальных, а я ничем не смогу ей быть полезен. Дом, в котором я обнаружил Джаича, не в счет. Не такие уж они кретины, чтобы дважды попадаться на одну и ту же удочку. Конечно, если к ним прибудет подкрепление из Гондураса, то они могут оказаться и там, но в этом случае… Кстати, о возможном подкреплении из Гондураса. Гондурас отсюда куда дальше, чем Россия, и если даже "Фокстрот" запросит помощи, прибудет она позднее. Конечно, у них вполне может оказаться собственный реактивный самолет, но слишком мала вероятность, что Нуньес примчится сюда сломя голову. Стало быть можно попытаться опередить их если не терять времени. Но как их найти?
Мимо проехали еще несколько велосипедистов. Я вышел из машины и прошелся по лесу. Конечно, жаль, что я не успел ничего разузнать о наводчике. Его можно было бы взять за горло и таким образом выйти на "Фокстрот". Вот уж неразрешимая задачка! Я снова мысленно перебрал всех берлинских антикварщиков, оставшихся в живых. Октавиан Сидоров, Марк Немировский, Артур Ризе, Карлхайнц Бреме, Вилли Гройпнер, Пауль фон Лотман, Барбара Штилике, Маргарита Туник-Нитнер, эрнест Тухер, он же Жопес… Ну и, естественно, Шрий Сосланд. Бреме и Гройпнера я отмел сразу. Будь они замешаны, Изабель Демонжо давно бы не поздоровилось. Немного подумав, исключил и фон Лотмана. Ведь он рассказал нам о Никодимове и Гунько, а это, во-первых, реальная ниточка, а, во-вторых, о Никодимове ничего не знали даже Гуриели и Дервиш – Гунько ничего о своем приятеле им не рассказывал. Сосланда я тоже вывел из круга подозреваемых, хоть это и не понравилось бы Троллю. Окажись он наводчиком, наше берлинское представительство взлетело бы на воздух куда раньше, чем дом Трахтенберга. С оставшейся же шестеркой я провозился до позднего вечера, но так и не пришел ни к какому выводу.