Если вы развяжете эти две завязки сзади, с остальным я справлюсь. Только без глупостей.
Я подхватила руками лифчик, потому что одна завязка его держала. Насколько я понимала, вторая завязка была главным креплением всего наряда.
Пальцы Жан-Клода коснулись верхней завязки. Я видела его в затуманенном зеркале. Завязка распалась, и кожаная сбруя поддалась с легким вздохом. Жан-Клод перешел ко второй завязке, даже не попытавшись лишний раз провести пальцами по моей коже. Развязав ее, он сделал шаг назад.
Никаких глупостей, ma petite.
И он вышел из ванной, исчезнув из затуманенного зеркала, как фантом. Когда дверь закрылась, я стала развязывать остальные узлы. Будто счищала с себя корку, сдирая эти покрытые слизью кожаные ремешки.
Поставив поднос на край ванны, я села в воду. Вода была горячая, на самую чуточку больше, чем нужно, и я погрузилась в нее до самого подбородка, но не могла расслабиться. Эта дрянь липла пятнами к моему телу, и ее надо было снять. Я стала скрестись. Мыло пахло гардениями, шампунь – травами. Уж можете поверить: Жан-Клод не станет покупать стандартную дешевку в бакалейной лавке.
Волосы я промыла дважды, погружаясь в воду с головой. Мне удалось оттереть себя дочиста – по крайней мере, наружно. Зеркало очистилось от испарины, и в нем отражалась только я. Весь тщательно наложенный грим я смыла, черные густые волосы убрала с лица. На меня глядели огромные, почти черные глаза. Кожа была бледна почти до снежной белизны. У меня был потрясенный, неземной, нереальный вид.
В дверь осторожно постучали:
Ma petite, можно мне войти?
Я поглядела на воду – пена все еще держалась. Чуть подгребя ее ближе к себе, я ответила:
Входите!
Пришлось сделать над собой серьезное усилие, чтобы подавить желание погрузиться чуть глубже. Но я села прямо, надеясь на пузыри пены. И вообще не буду я ежиться. Да, я сижу голая в ванне с пеной. И что? Никто тебя не смутит, если ты сама не смутишься.
Жан-Клод вошел, неся два красных махровых полотенца. И закрыл за собой дверь, чуть улыбнувшись:
Не стоит напускать сюда холод.
Я чуть прищурилась, но ответила:
Да, наверное.
Куда вам положить полотенца? – спросил он. – Сюда? – Он начал класть их на туалетный столик.
Там мне их не достать.
Сюда? – Он положил их на табурет. Жан-Клод по-прежнему был одет только в джинсы, и его бледные ступни четко вырисовывались на черном ковре.
Тоже далеко.
Он сел на край ванны, положив полотенца на пол. И глядел на меня, будто видел сквозь пену.
Так достаточно близко?
Может быть, даже слишком близко.
Он поиграл пальцами с пузырьками у края ванны.
Вам теперь лучше, ma petite?
Я же говорила: без приставаний. Вы не запомнили?
Насколько я запомнил, ma petite, вы сказали «без приставаний, пока я не отмоюсь». – Он улыбнулся. – Теперь вы отмылись.
Я вздохнула:
Господи, что за буквоед!
Он водил пальцами по воде, повернувшись так, что стали видны шрамы на спине от плетей. Тонкие и белые, и мне вдруг захотелось их потрогать.
Жан-Клод снова повернулся ко мне лицом, вытер мокрые пальцы о собственную грудь, проведя поблескивающие линии влаги через плоскую гладкость шрама вниз, к животу. Пальцы заиграли на темной линии волос, уходящей в штаны.
Я закрыла глаза и глубоко вздохнула.
В чем дело, ma petite? – Я почувствовала, что он наклонился ко мне. – У вас начинается обморок?
Я открыла глаза. Он наклонился над ванной всем торсом, опершись правой рукой на дальний край, а левая оказалась около моего плеча. Он настолько глубоко сел над ванной, что чуть коснись я его груди, и он свалится внутрь.
У меня не начинается обморок, – ответила я.
Он склонился надо мной.
Я так рад это слышать.
И он нежно поцеловал меня, всего лишь касанием губ, но даже от этого движения у меня живот задергался.
Я ахнула и оттолкнула его. Он свалился в ванну и ушел весь под воду, только ноги торчали. Приземлился он на мое голое тело, и я завопила.
Он вынырнул, ловя ртом воздух, длинные черные волосы текли по лицу, по плечам. И был он так поражен, как я никогда еще не видела. Потом сполз с меня – главным образом потому, что я его спихивала, и с трудом поднялся на ноги. По нему текла вода, и он глядел на меня. Я скорчилась у стенки ванны и тоже на него глядела – рассерженная.
Он встряхнул головой и засмеялся, и звук этого смеха отдался под сводами и погладил мою кожу, как ладонь.
Я уже скоро триста лет как дамский угодник, Анита. Но почему только с вами я так неуклюж?
Может быть, это знак, – сказала я.
Да, наверное.
Я смотрела на него снизу вверх. Он стоял по колено в пене, промокший и в прилипших штанах. Любой другой был бы смешон, а он – нет. Он был красив.