– Мне нужно как можно скорее связаться с воеводским комиссариатом, с майором Мартинковским. Мои люди уже проводят предварительный опрос свидетелей, а вас я прошу помочь обезопасить территорию, пока не приехали эксперты. Сейчас главное, чтобы никто не приближался к палатке, где произошло убийство.
– Убийство? – повторил мечтательным голосом Медушевский и подумал о том, как прекрасно было бы вести такое дело. А на его территорию влез этот говнюк, да еще раздает поручения. Но это ведь кто-то из воеводских и у него есть такое право. Пусть делают свою работу, а он со своими людьми доставит им подозрительные элементы на блюдечке.
Он надел фуражку и отдал честь.
– Так точно, немедленно приступаем к работе, а вы, Конярек, – он грозно посмотрел на своего подчиненного, – возьмите машину и отвезите старшего лейтенанта в комиссариат, чтобы он мог позвонить в Познань.
– А что с дубинкой? – спросил Конярек, который наконец смог ее отстегнуть.
– В жопу себе ее засунь, – проворчал Медушевский.
Названный старшим лейтенантом Блашковский посмотрел под ноги, а потом на Залевского, не скрывающего ироничную улыбку.
г. Познань
11:00
Лейтенант Теофиль Олькевич с самого утра чувствовал недомогание. Раньше с ним такого не случалось. Независимо от того, сколько он выпил накануне, на следующий день он всегда был в отличной форме. Но сегодня что-то изменилось. Голова раскалывалась, а во рту было сухо. Он уже выпил, наверное, два литра воды, но это не помогло. Он знал, что может поставить его на ноги, поэтому ему нужно было придумать повод, чтобы выбраться из комиссариата. Неподалеку, возле Ежицкого рынка, была забегаловка, где с утра продавали разливное пиво «Лех». У него были знакомства, поэтому для него, наверняка, нашлась бы охлажденная бутылка, потому что кроме разливного пива, которого иногда не хватало, там продавали и пиво в бутылках. Но ему не везло, он не мог выйти даже на минуту, потому что должен был ждать правонарушителя из следственного изолятора на Млынской. Все затягивалось, потому что в следственном изоляторе, как всегда, не хватало транспорта. Ему обещали часа два назад, что как только появится машина, они сразу отправят арестованного, но очевидно, это было лишь обещание, а он здесь невыносимо страдал.
Все из-за спирта, который он вчера получил от участкового Криспина Обрембского из Лазаря. Обрембский, с которым они были знакомы уже двадцать лет, несколько дней назад провел рейд в притоне и конфисковал более десятка литровых бутылок югославского спирта. Конфисковал без оформления, конечно, благодаря чему бабка, содержавшая притон, не отправилась за решетку, а спирт достался Обрембскому и его друзьям из милиции. Теофиль получил одну бутылку спирта, качество которого он сразу проверил. Вечером дома он закипятил воду и из одного литра сделал три пол-литровые бутылки первосортной медовой настойки. Она была превосходна на вкус, профессионально оценил свое изделие Теофиль, а если она настолько хороша, он не мог выпить всего одну рюмку. Он дал попробовать жене, но она лишь пригубила настойку, заявив, что для нее эта гадость слишком крепкая. Олькевич обиделся, что его способности не оценили. Он решил, что на это способен только настоящий ценитель. Поэтому он положил две бутылки в свою изношенную коричневую сумку и спустился этажом ниже, где жил Матушевский, способный оценить вкус хорошего алкоголя. С двумя пол-литровыми бутылками они быстро справились, потом была третья и в конце еще бутылка «Балтийской», которую сосед хранил в новом баре с зеркалом и подсветкой. Последнее, что запомнил Теофиль, это унитаз, в который он заглядывал с близкого расстояния.
Такого с ним тоже раньше не было. Он мог выпить море алкоголя, но чтобы его после этого тошнило…
Я старею или что-то не так с этим спиртом, подумал он, анализируя ситуацию. Нужно спросить у Криспина, какое у него было похмелье. Он был уверен, что его друг-участковый вчерашний вечер провел, дегустируя новый напиток.
Он хотел снять трубку, чтобы позвонить в отдел Познань–Грюнвальд на Рыцарской и подробно расспросить Обрембского, когда в кабинет вошел старший лейтенант Бродяк. Худощавый, веснушчатый и рыжеволосый мужчина старше тридцати, одевавшийся как валютчик. На нем была джинсовая рубашка, джинсы и белые кроссовки. Все в нем напоминало о «Певексе», в том числе побритое лицо, которое он обрызгивал настоящим «Олд Спайсом». Олькевич поморщился, ощутив в кабинете это веяние Запада. Он сам после бритья пользовался обычным одеколоном «Пшемыславка», а пару раз она пригодилась не только для наружного применения.