— Благодарю, Кони. Успокойся и передай от меня привет Майку.
Я медленно пошла к своему автомобилю. Левый башмак натирал мне пятку. Я попыталась заговорить боль, как это делает, наверное, всякий. Боль была незначительная: нечто вроде посланного Господом искупления за неудобства, которые причиняешь людям.
А как я сама узнавала жизнь? Кое-что из болтовни в раздевалке, кое-что от Габриелы, немного от нашего тренера по баскетболу, мягкой, рассудительной женщины, — но только не на площадке, где она была неумолимой. Однако где Кони могла бы узнать хоть что-нибудь, будучи маленькой и не имея возможности получить хоть какой-нибудь намек от одной из своих подружек? Я представила ее в четырнадцать лет, высокую, нескладную, робкую. Возможно, у нее совсем не было друзей.
Было только два часа. Я чувствовала себя так, словно весь день грузила тюки на пристани, а не распивала дома кофе с родственниками. Я подумала, что уже отработала свою тысячу долларов, но так и не узнала, откуда начать поиски. Я включила радио и отправилась обратно на «континент».
Мои носки все еще были сырыми. В машине стоял запах пива и почему-то пота, но когда я открыла окно, холодный воздух мне не помог: это было уже слишком для моих босых ног. С ощущением дискомфорта мое раздражение все усиливалось. Мне захотелось остановиться на станции обслуживания, позвонить Кэролайн на работу и сообщить, что наша сделка отменяется. То, что сотворила ее мать четверть века назад, следовало оставить в прошлом и без выяснения. К сожалению, я обнаружила, что сделала поворот на Хьюстон-стрит, вместо того чтобы двигаться на север к дороге вдоль побережья, а значит, и к своей свободе.
При дневном свете квартал выглядел куда хуже, чем в сумерках. Автомобильные парковки встречались на всех углах. Кто-то бросил свою машину прямо на улице, и она стояла там с почерневшим верхом кузова и лопнувшим передним стеклом — видно, сгорел двигатель. Я оставила свою машину подле водоразборного крана. Если дорожные патрули здесь такие же прилежные, как и чистильщики улиц, я могу оставаться в неположенном месте хоть до майских праздников, да еще и не платить за парковку.
Я обошла дом с торца и направилась к тому месту, где Луиза обычно оставляла запасной ключ, пряча его на выступе маленького карниза. Он по-прежнему лежал там. Входя в дом, я заметила, как в соседнем окне поспешили задернуть занавеску. Значит, через несколько минут весь квартал будет знать, что к Джиакам вошла приезжая женщина.
Я услышала голоса в доме и позвонила, чтобы предупредить, что я здесь. Подойдя к спальне Луизы, я сообразила, что у нее включен телевизор, да еще на максимальную громкость. А я-то подумала, что это гости из Главного госпиталя. Я постучала как можно сильнее. Громкость убавили, и низкий голос спросил:
— Это ты, Кони?
Я открыла дверь:
— Это я, Луиза. Как поживаешь?
Ее похудевшее лицо осветилось улыбкой.
— Хорошо-хорошо, девочка. Проходи. Чувствуй себя как дома. Как дела?
Я пододвинула кресло с высокой спинкой поближе к кровати:
— Я проехала приличное расстояние, чтобы повидать Кони и твоих родителей.
— Ты была у них сейчас? — Она настороженно посмотрела на меня. — Мама никогда не числилась у тебя в любимицах. Что ты замышляешь, молодая Варшавски?
— Сею радость и правду. Почему ваша мать так сильно ненавидит Габриелу, Луиза?
Она пожала костлявыми плечами под шерстяным джемпером:
— Габриела никогда не опускалась до лицемерия. Она не скрывала, что думает о моих родителях, выгнавших меня.
— Почему? — спросила я. — Они злились на тебя только из-за беременности или имели что-то против юноши… отца ребенка?
Несколько минут Луиза молчала, уставившись в телевизор. Наконец она повернулась ко мне:
— Я могла бы вытолкать тебя за дверь под зад коленом за то, что ты суешься во все это. — Голос ее был спокойным. — Но я знаю, что произошло. Я хорошо знаю Кэролайн и то, как она всегда умела обводить тебя вокруг своего маленького пальца. Она ведь вызвала тебя сюда, да? Она хочет знать, кто был ее отцом. Испорченная упрямая маленькая сучка. Когда я рассердилась на нее за расспросы, она решила вызвать тебя. Не так ли?
Мое лицо пылало, я была в замешательстве, но спокойно сказала:
— Ты считаешь, что она не имеет права знать?
Луиза поджала губы.
— Двадцать шесть лет назад проклятый ублюдок попытался разрушить мою жизнь. Я не хочу, чтобы Кэролайн когда-нибудь оказалась подле этого человека. И если ты — дочь своей матери, Виктория, то тебе бы стоило заставить Кэролайн не совать нос в чужие дела, вместо того чтобы помогать ей. — Слезы стояли в ее глазах. — Я люблю эту девочку. Ты думаешь, я хоть раз ударила ее или, того хуже, выгнала на улицу, вместо того чтобы защитить ее. Я сделала все возможное, чтобы убедиться, что у нее в жизни будут другие возможности, чем были у меня, и теперь я слежу, чтобы она не угодила в сточную канаву.